Российская журналистка "Новой газеты" Елена Костюченко, вероятно, была отравлена в Германии: это предполагают как сотрудники правоохранительных органов в этой стране, так и расследователи The Insider и Bellingcat. Они подозревают, что это сделали агенты российских спецслужб, на что указывает как хлорорганическое вещество, которое было использовано, так и то, как это было сделано: симптомы отравления Костюченко очень похожи на те, которые испытывали Алексей Навальный, поэт Дмитрий Быков, оппозиционер Владимир Кара-Мурза и издатель "Медиазоны" Петр Верзилов.
Костюченко, по данным расследователей, – не единственная жертва странных отравлений россиянок за границей за последние месяцы: Наталью Арно пытались отравить в Праге, а Ирину Баблоян – в Тбилиси.
В интервью Настоящему Времени Костюченко высказала предположения (свои и следователей), как и кто мог ее отравить, и рассказала о том, какие симптомы испытывала. Она также поделилась тем, что, по ее мнению, могло стать причиной отравления: незадолго до него она делала репортажи на оккупированных территориях Украины и, по информации ее источников, российские военные получили приказ ее убить.
– Расскажите нашим зрителям, как произошло предполагаемое отравление в Германии?
– Я почувствовала первые симптомы 18 октября. Я в тот момент находилась в Мюнхене, куда я приехала, чтобы податься на украинскую визу: я работала в Украине с начала войны и хотела вернуться туда, чтобы продолжить работу.
Сначала я почувствовала, что очень вспотела, запах пота был странный: пахло гниющими фруктами. Потом у меня начала болеть голова, через некоторое время мне стало сложно ориентироваться в пространстве. Когда я смогла добраться до дома, на следующее утро у меня добавились другие симптомы: боль в животе, головокружение, тошнота, рвота. Со временем симптомы менялись: у меня начало отекать лицо, пальцы рук, ног. Появился, как потом опознали врачи, ладонно-подошвенный синдром – он часто возникает при химиотерапии, когда горят ладони, стопы, они краснеют и раздуваются. Такие активные симптомы длились несколько месяцев.
– Это произошло после вашего обеда с подругой в Мюнхене?
– Да. Пока мы не понимаем, когда и как произошло отравление. Но предположительно было два момента, когда это могло случиться. Либо когда я ехала ночным поездом из Берлина в Мюнхен, либо во время обеда.
То вещество, которое предполагают в моем случае расследователи, относится к группе хлорорганических соединений. Они считают, что с большой вероятностью это мог быть дихлорэтан. Дихлорэтан токсичен и при взаимодействии с кожей, и при поступлении внутрь.
– То есть вещество могло быть в вашей еде за обедом или его могли распылить в поезде, пока вы спали?
– Да.
– А в поезде вы заметили что-то необычное?
– Я спала. Кстати, токсикологи считают, что вряд ли оно было распылено, потому что тогда симптомы начались бы с легких. Возможно, оно было нанесено на мою одежду или обувь. Но опять же, мы точно не знаем.
– Когда вы рассказывали о своем обеде с подругой, вы говорили, что к ней подходили какие-то ее знакомые в этот момент. Вы еще удивились и подумали, какой Мюнхен маленький город, что подруга встречает там знакомых. Те, кто подходил, были из России?
– Нет.
– А подруга, с которой вы обедали – это кто?
– Я бы не хотела пока никак ее обозначать. Я не верю, что она каким-то образом к этому причастна. Мне кажется, в любом случае это должны устанавливать правоохранительные органы. Я сейчас не хочу никак спекулировать.
– Следствие сейчас идет, есть возбужденное в Германии дело?
– Да.
– Расскажите о попытке нападения на вас в Украине, которая предшествовала отравлению.
– Я смогла въехать в Украину на вторые сутки после начала полномасштабного вторжения. И я сделала несколько материалов оттуда. За следующим материалом я хотела въехать в Мариуполь. Он тогда еще сопротивлялся, не был полностью оккупирован, там шли бои. Но была одна проходимая дорога через Запорожье, и по этой дороге обычные люди, которым помогали координироваться волонтеры, ездили в Мариуполь забирать своих родных, пытались их оттуда спасти.
Я договорилась с человеком, который собирался туда ехать, что он поможет мне туда добраться. Мы запланировали, что я поеду 31 марта. И накануне поездки со мной связалась коллега из "Новой газеты" и сказала, что с ней связались ее источники. Они сообщили, что кадыровцам, которые активно участвовали в боях за Мариуполь и стояли на блокпостах, отдали приказ найти меня и убить. И когда моя коллега сказала, что она им не верит, они ей проиграли аудиозапись моего перехваченного разговора, где я обсуждаю поездку в Мариуполь.
Потом со мной связался мой источник из разведки Украины и сказал, что у них тоже есть информация о том, что в Украине готовится убийство журналистки "Новой газеты" и на российских блокпостах есть ориентировка на меня. Потом со мной связался мой главный редактор "Новой газеты" Муратов и попросил выехать из Украины в самое ближайшее время.
– Хочу еще раз вернуться к расследованию вашего отравления в Германии. Вашим делом занимается тот же следователь, который вел дела об убийстве чеченца Хангошвили (убит в центре Берлина россиянином, следствие считает его агентом спецслужб РФ) и отравлении Петра Верзилова. Это какой-то специальный отдел в полиции Берлина, который занимается предполагаемыми преступлениями российских спецслужб?
– Я понятия не имею. Я ничего не понимаю в структуре правоохранительных органов Германии. Возможно, конкретно у этого человека есть такая специализация. Возможно, нет. Но я могу сказать, что полиция предпринимает очень много усилий, чтобы понять, что произошло.
– Если это все-таки отравление, у вас есть понимание, кто это сделал?
– Нет, у меня нет понимания, кто это сделал. Но расследовательская команда The Insider и Bellingcat, которые до этого расследовали много отравлений россиян, несколько раз доказывали, что к отравлениям были причастны сотрудники ФСБ и ГРУ. Возможно, в моем случае это тоже так. Но мы пока не знаем, кто эти люди.
– Почему вы решили только сейчас рассказать о том, что с вами произошло, а до этого не говорили [о случившемся]?
– Я не говорила до этого, потому что мне было очень мерзко, страшно и стыдно. Я ждала, что, возможно, этих людей найдут. Но я очень поздно обратилась в полицию – я никак не могла допустить мысль, что я была отравлена, поэтому я обратилась в полицию спустя два с половиной месяца после начала симптомов. И я понимаю, что возможность что-то найти и установить сейчас невелика.
– Потому что вовремя не были получены анализы крови?
– Вовремя не были получены анализы крови, какие-то оперативно-следственные действия тоже лучше вести сразу. Полицейские были очень злы на меня и спрашивали, почему я не позвонила им прямо из поезда, когда мне стало плохо, они бы встретили меня на станции.
– Вы просто не могли поверить в то, что вас отравили?
– Я не могла поверить, я не хотела в это верить. Но сейчас такая ситуация, что мне приходится об этом говорить.
У меня через несколько недель выходит книга о том, как Россия постепенно приходила к фашизму. Полицейские и журналисты-расследователи считают, что выход этой книги может стать триггером. Я понимаю, что если вдруг со мной что-то случится в ближайшее время – я погибну от странной болезни или вдруг окажется, что я покончила с собой, – я бы хотела, чтобы эту историю знали.
И я бы хотела, чтобы эту историю знали еще по одной причине, которая для меня, наверное, даже важнее. Мои коллеги, мои друзья-активисты, политики – многие из них были вынуждены покинуть Россию и сейчас находятся за рубежом. И я просто вижу по своему окружению, насколько люди беспечно живут здесь, на Западе. Потому что у них есть ощущение, что если они находятся за пределами России, то им нечего опасаться! Я их очень понимаю, я сама была точно такой же беспечной дурой.
И я хочу, чтобы люди знали о том, что может случиться с ними. И чтобы они, в отличие от меня, во-первых, были осторожнее. А во-вторых, если вдруг с ними внезапно происходят непонятные симптомы, непонятная болезнь, – чтобы они говорили врачам о том, что такая версия тоже возможна. Чтобы те люди, с которыми это уже случилось, – а я уверена, что есть такие люди – чтобы они связались с расследователями The Insider и Bellingcat, потому что они сейчас ищут людей, которые пытались нас убить. И чем больше у них будет информации, тем больше вероятность, что они их найдут.
– Вы сейчас в безопасности? У вас сейчас есть охрана?
– Я не могу об этом говорить.
