В России начались выборы депутатов Госдумы, губернаторов, депутатов регионального и городского уровней. Голосование продлится до воскресенья – это первый случай, когда избиратели на выборах голосуют три дня, а не один, как все прошлые годы. С утра пятницы по всей России наблюдатели сообщали о нарушениях. В Москве образовались аномальные очереди из бюджетников и военных. В Санкт-Петербурге известно о как минимум двух вбросах бюллетеней на избирательных участках.
Станислав Андрейчук, сопредседатель движения "Голос", в эфире Настоящего Времени рассказал, с чем могут быть связаны огромные очереди на избирательных участках и какие нарушения уже зафиксированы.
– Наверное, самый очевидный вопрос: с чем вы связываете такие огромные очереди на отдельных участках в первый день?
– Мне кажется, все предельно понятно. Трехдневное голосование, пятница – рабочий день, очень удобно контролировать, люди были вынуждены просто под давлением переписаться со своих домашних избирательных участков на избирательные участки по месту работы. И сегодня они под контролем своего руководства ходили и голосовали.
– А зачем? Чтобы создать массовость или проконтролировать сам голос?
– Сам голос достаточно сложно контролировать, потому что все равно по кабинке, все равно человек сам опускает бюллетень. Но мы понимаем, что когда происходит такая мобилизация, это мобилизация среди тех групп избирателей, которые, по мнению властей, наиболее лояльны им. То есть власти не могут быть уверены, что все 100% этих людей проголосуют за них, но они, видимо, оценивают, что здесь подавляющее большинство будет именно на их стороне. И вот этих людей им нужно прежде всего привести, а всех противников, наоборот, постараться демобилизовать, чтобы они не дай бог на избирательные участки не явились.
Собственно, мы сегодня посмотрели, как происходит мобилизация тех людей, кого власть считает себе преданными. В воскресенье посмотрим, как приходят те, кто свободен.
– Нарушений процедуры выборов на этих выборах больше или меньше, чем в прошлые годы?
– Пока сложно сказать. Понятно, что у нас по всей стране сейчас вот эти картинки с очередями на определенных участках, это действительно такая общенациональная история. И есть традиционные регионы фальсификаций, там, где вбросы, там, где те самые карусели, – они одни и те же из года в год, мы их и сейчас видим: подмосковная Балашиха у нас жжет в этом году, Питер у нас, но это то, что происходит на самом деле всегда, эти регионы давно известны. Понять, насколько это более массовая или менее массовая история, я думаю, мы сможем только через три дня.
– Я, кстати, с любопытством изучала сегодня вашу табличку, где вы показываете относительно чистые регионы или очень уж грязные. А от чего это зависит? От местных властей?
– У меня нет ответа, честно говоря, это какая-то сложившаяся история, эти регионы более или менее стабильны. Это такая традиция, причем это даже не всегда зависит от активности граждан, от активности гражданского общества, от наличия политической конкуренции. Понятно, что условный Иркутск или Новосибирск, которые относятся как раз к чистым регионам, где мы фальсификаций особо-то и не ждем, и даже там, где наблюдателей особо не будет – там просто сложившаяся и традиционная политическая конкуренция. Понятно, что в Чечне или Кузбассе никакой политической конкуренции нет, и там рисуют как хотят – просто цифры из головы берутся.
Но большая часть страны – это что-то посередине: там есть, как правило, более чистые крупные города, например, и какая-то часть сельских районов и малых городов, которые похожи на Чечню или на Кузбасс. И регионы где-то в этом промежуточном положении находятся – это большая часть страны.
– Станислав, а можете ли вы как-то классифицировать уже те нарушения, которые вы фиксируете сегодня? Какие самые, например, распространенные?
– Мы с вами говорили о принуждении. Это самое очевидное, что очень сильно бросается в глаза. Мы видим опять эту борьбу с наблюдателями, независимыми членами комиссий, с теми, кто пытается реально контролировать процесс, потому что что там только не выдумывают: и дистанцию соблюдать, и не показывать, и разными способами уводить с участков, удалять, не пускать туда вплоть до силовых каких-то действий, причем даже не со стороны правоохранительных органов, а со стороны вообще каких-то людей в спортивных трико. И, конечно, есть какие-то традиционные процедурные нарушения, по которым надо еще будет посмотреть, выльются ли они в какие-то проблемы или нет. Процедурно, может быть, просто по ошибке нарушение. И, конечно, то, что мы уже видели: эти вбросы, эти стопочки бюллетеней с надомного голосования. Вот надомное голосование – тоже такая традиционная головная боль во многих регионах.
– А вы можете оценить, какой процент от происходящего на участках вы действительно можете видеть и анализировать соответственно, какой – не можете?
– Пока нет, то есть мы понимаем, что, конечно, лучше всего закрыты наблюдением крупные города. В крупных городах все более или менее понятно, прозрачно и так далее. Сельская местность, регионы Кавказа, некоторые другие регионы, на севере – это гораздо большая проблема по понятным причинам: расстояние и все остальное.
– Как на результатах или на легитимности отразится то, что не участвуют в этих выборах наблюдатели ОБСЕ?
– Никак не отразится, потому что наблюдатели ОБСЕ, в общем, просто фиксируют и рассказывают в основном для внешней аудитории о том, как проходили выборы в России. Я думаю, что никто из наших зрителей за исключением очень узкого круга специалистов отчеты ОБСЕ не читал по итогам ни президентских выборов, ни выборов в Госдуму 2016 года. Помните, как в кино про Остапа Бендера: "заграница нам не поможет". Выборы к нам из космоса не прилетят. Если мы хотим честные выборы, надо самим этим заниматься.
– А отсутствие этого отчета как-то повлияет на признание или непризнание этих выборов правительствами других стран?
– Не знаю. В общем, я тут в головы другим правительствам залезть не могу, поэтому ничего не могу сказать.
