В администрации Хабаровска численность 22-й по счету акции в поддержку арестованного экс-губернатора Фургала оценили в 3,5 тысячи человек. Снижение численности власти с удовлетворением связали “с падением интереса граждан к происходящим процессам и появлением на акциях поддержки представителей несистемной оппозиции и людей, которые используют площадку акции в собственных политических целях”.
Политолог Аббас Галлямов объясняет, почему аргумент о “чуждой” природе протестующих на самом деле больше не работает.
— Двадцать второй день продолжаются протесты в Хабаровске. Можно ли сказать, что это феномен в истории современной России, что-то невиданное?
— Да, конечно. С учетом того, что это глухая провинция, что это не столица, это чрезвычайно мощный феномен. Неслучайно Кремль не знает, как реагировать, и ведет себя очень пассивно, потому что, в принципе-то, мы знаем, что Кремль привык по отношению к недовольным, к протестующим вести себя очень агрессивно. Он занял такую пассивную позицию именно потому, что он не знает, что с этим делать, не знает, как будут развиваться события дальше. Невозможно ничего предсказать, это совершенно новая динамика, новая штука, новое состояние умов, за последние 20 лет невиданное.
— Как вы думаете, почему протесты не угасают? Дмитрий Низовцев высказал предположение, что власть сама провоцирует людей на то, чтобы выходить на улицы. А ваше мнение?
— Это не главный фактор. Конечно, он имеет место быть. Власть, в первую очередь сам Дегтярев и отчасти еще Трутнев, ну и комментаторы-пропагандисты типа Соловьева и Киселева периодически подбрасывают дрова в костер народного недовольства, но не это, конечно, главный фактор. Главное обстоятельство – накопившаяся фрустрация политических потребностей, которые созрели в обществе. Российское общество, если сравнить его с человеком, находится сейчас в состоянии тинейджера. Это уже не ребенок, он вырос, он уже, по сути, взрослый, и он хочет, чтобы власть воспринимала его как взрослого, чтобы она перестала относиться к нему как к ребенку, которому, как известно, нельзя говорить правду. Надо вешать ему лапшу на уши, надо заниматься его воспитанием, но при этом не давать ему власть в семье, не давать права принимать самостоятельные решения. Российская власть, и в этом ее проблема, привыкла относиться к обществу как к ребенку, а ребенок взял и вырос, и он требует, чтобы его голос звучал на равных с голосом взрослых.
Эта потребность последние два-три года фрустрируется, подавляется властями. И энергия в какой-то момент выплескивается наружу. Любая революция так начинается: сперва какие-то потребности фрустрируются, обычно потребность в политическом участии, когда люди вдруг осознали свою субъектность, свое право принимать участие в политике, что они являются не просто так каждый по отдельности – Иванов, Петров, Сидоров – гражданами страны, а что они являются какой-то социальной группой. Они осознали свои политические права, они входят в политику, они хотят принимать участие в политическом процессе, хотят на равных с олигархами, с путинскими бюрократами, единороссами участвовать в общенациональной дискуссии, в выработке направления развития страны, а власть их не слышит, делает вид, что их не существует, продолжает их похлопывать покровительственно по плечу, как детей, и их это безумно раздражает.
Это чувство копится, и по какому-то поводу оно выплескивается наружу. Поводы, на самом деле, могут быть совершенно разными. В данном случае это арест популярного губернатора, в других случаях это могут быть какие-то предвыборные махинации, как в прошлом году в Москве. Или, например, явная несправедливость по отношению к какому-то человеку, как было в случае с арестом Ивана Голунова. Поводы разные, но лежащая в их основе причина всегда одна – требование политического участия.
— Аббас, многие отмечают, что в Хабаровске нет ярко выраженных лидеров протестов. На ваш взгляд, это мешает росту протестов или, наоборот, помогает – в том смысле, что власти не могут этот протест обезглавить?
— Здесь есть и плюсы, и минусы. Главный минус заключается в том, что для того, чтобы собраться толпой, лидер не нужен, люди и сами это делают, когда у них негодование накопится. Но минус в том, что энергию протеста все равно нужно конвертировать в другие формы политической энергии, то есть, условно говоря, должны появиться кандидаты, которые потом пойдут на выборы, и те люди, которые сейчас протестуют, должны потом прийти и проголосовать за этих кандидатов, избрать их в Государственную Думу, например, или на выборах губернаторов их поддержать. Такая конвертация обеспечивается за счет политических лидеров. Нельзя же ограничить политическое участие только уличной активностью – это временная форма. Она очень важная, с нее, собственно говоря, падение авторитаризма и начинается всегда, но завершается падение авторитаризма институционализацией этого демократического требования.
Например, во время революции 1917 года это оформилось в виде Советов, появился некий институт – Совет солдатских и крестьянских и рабочих депутатов. То есть лидеры нужны, да, но на самом деле есть и плюсы в том, что лидера нет: это позволяет говорить, что это реально народный протест. Отсутствие лидеров – признак того, что это настоящая подлинная народная стихия, а тогда напрочь разбивается тезис, выдвинутый Кремлем когда-то давным-давно, еще во время Болотной: недовольна, мол, только московская интеллигенция в норковых шубах, а условный глубинный народ, "Уралвагонзавод" так называемый, он с Путиным. Сейчас становится очевидным, что вот он, тот самый глубинный народ, и он скандирует: "Путина в отставку!" Поэтому есть плюсы и есть минусы.
— Почему Путин не решается на силовые методы подавления протестов? Почему он терпит это открытое неповиновение и как долго он собирается его терпеть?
— Силовые методы подавления можно применять в отношении небольшого числа протестующих, которых можно представить в виде американских шпионов, наймитов, так сказать. Если бы кремлевская социология показала, что какая-то критическая масса людей в стране верит вброшенным Кремлем тезисам, что это тоже протест, инспирированный извне, то можно было бы давить. Но социология-то показывает, что люди в этот тезис уже не верят, от длительного, многолетнего использования этот тезис поистерся, перестал быть эффективным. На самом деле любая политическая технология не работает бесконечно, время от времени их надо менять.
А подавлять народ силой – это слишком антинародно. Ты просто убьешь свою собственную легитимность. Люди по всей стране увидят. Одно дело, когда ты разогнал американских наймитов, а другое дело, когда ты разогнал недовольный народ.
— Но тем не менее в Москве именно это и происходило. Вспомните прошлое лето, когда были очень жесткие разгоны и избиения, и аресты, и посадки.
— В тот момент Кремль еще надеялся, что тезис о том, что это, так сказать, американский Госдеп и норковые шубы, но не глубинный народ, еще работал. Кремль еще надеялся, что он работает. Хотя на самом деле ближе к концу августа – началу сентября прошлого года всероссийские опросы "Левада-Центра" показали, что все, этот тезис перестал работать. Прошлогодние московские протесты стали очень индикативными. Люди в этот тезис перестали верить. А сейчас, когда протест идет в Хабаровске, то есть не в Москве, где эти норковые шубы и, так сказать, зажравшиеся кряквы, а там, где глубинка, соль земли русской, еще сложнее сказать, что это американские шпионы. Вернее, сказать-то можно, но люди не поверят.
— Но тем не менее иностранные следы пытались найти.
— Пытались. Как это происходит? Они вбрасывают этот тезис и начинают его тут же с помощью социологии мерить: есть критическая масса людей в стране, которая поверит, или нет? Видят, что нет. Когда протестующих станет совсем мало и возникнет ощущение, что "мы сможем их запугать", тогда они могут пойти на это. Но не сейчас, когда людей слишком много.
Прошлогодние московские протесты показали, что страна больше не верит в тезис об американской природе протестов и что люди не боятся разгонов. На каждый следующий разгон люди реагировали выходом на улицы еще в большем числе. И это Кремль тоже запомнил. Он понял, что люди перестали бояться. Негативная энергия, накопившаяся в обществе, негатив по отношению к власти настолько силен, что он перевешивает страх.
— На ваш взгляд, могут ли хабаровские протесты стать поворотной точкой в путинской карьере? Насколько они опасны для него как для человека, который собирается править долго?
— Когда-то Черчилль сказал замечательную вещь: "Это еще не конец и даже не начало конца, но это уже конец начала". Конечно, не стоит предполагать, что путинский режим рухнет уже сейчас. Нет, у него достаточно серьезный запас прочности, он как минимум до 2024 года доживет. Но очевидно, что это “конец начала”. Антинародная сущность, если выражаться языком агитации и пропаганды, путинского режима стала очевидна. Восстал глубинный народ – тот самый, на которого Путин опирался на протяжении 20 лет. И сейчас мы видим истинную природу популярности режима.
— То есть постоянный поиск врага – это как раз попытка отвлечь внимание от качества этого протеста?
— Я бы не рационализировал. Это попытка отвлечь, попытка вообще хоть что-то делать. Они понимают, что это не работает уже, что это даже раздражает, что это бензин в костер протеста. Но поскольку что-то надо делать, а других инструментов нет, они вынуждены ехать на машине, которая давно уже сломалась. Лошадь сдохла уже, но они сидят на этом трупе лошадином и стегают его хлыстом, надеясь, что он поедет. А он уже разлагается, этот труп.
— Многие эксперты отмечают, что сейчас это не просто борьба за народного губернатора, за Сергея Фургала и за честный и справедливый суд над ним, но еще и атака против Москвы, против политики федерального центра. Есть ли еще в России, на ваш взгляд, регионы с подобной взрывной силой?
— На самом деле большая часть российских регионов внутренне готова к такому. Собственно, в чем главная проблема хабаровского протеста для Путина, для Кремля? Что ничто его не предвещало. Нельзя сказать, что Хабаровск – это абсолютно типичный регион. Конечно, есть некие уникальные характеристики. Но точно нельзя сказать, что это прямо вообще другой регион, вообще не Россия. Если широкими мазками рисовать, то это регион достаточно типичный. И тот факт, что протест вспыхнул именно там, как раз и свидетельствует, что российская глубинка в целом уже готова к такому восстанию. А поводом могут стать совершенно разные вещи. Что угодно может случиться, и теперь уже полыхнет в любом месте, уже нельзя быть спокойным и уверенным, что протесты ограничиваются только Москвой.
