МИД РФ 10 марта объявил, что Россия не будет участвовать в заседаниях Совета Европы, потому что “не намерена мириться с подрывными действиями" "недружественных" стран ЕС и НАТО. В Совете Федерации сказали, что членство России в Совете Европы заканчивается в конце текущего года – и если после этого Россия из организации выйдет, то это будет означать денонсацию Европейской конвенции по правам человека. Но юристы отмечают, что для денонсации Конвенции Россия должна принять отдельный федеральный закон – а о том, что такая процедура запущена, пока ничего не свидетельствует.
Возможен ли выход России из Совета Европы, смогут ли россияне обращаться в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) и что будет с жалобами украинцев, уже поданными против России из-за войны, – об этом в эфире Настоящего Времени мы спросили Каринну Москаленко. Она была первым российским адвокатом, публично выступавшим в суде в Страсбурге в 2001 году, и выиграла множество дел российских граждан против России.
— Как вы относитесь к перспективе выхода России из Совета Европы?
— Это великое благо, что Россия как государство и россияне как граждане, проживающие на территории Российской Федерации, имели доступ к Европейскому суду и вообще к Совету Европы. Но мы, юристы, не обсуждаем политические вопросы, мы ими не занимаемся профессионально. Мы можем иметь свою точку зрения, но все-таки у нас – адвокатов и юристов-международников – взгляд совершенно конкретно правовой. Так вот, с точки зрения права, [наличие доступа к ЕСПЧ] во многом оздоровило ситуацию в России. Хотя российские власти достаточно медленно исполняли решения, но, надо отдать должное, по некоторым вопросам они очень внимательно относились к требованиям Комитета министров и все-таки отвечали на все эти вопросы и вызовы. И, так или иначе, ситуация становилась по определенным вопросам лучше, были внесены определенные изменения в закон. И были по-разному очень правильно решены вопросы по делам заключенных: отменялись некоторые приговоры, отменялись некоторые решения гражданских судов – и люди восстанавливали свои права. Это было очень важно для россиян.
Если сейчас нас отрежут от этого важного механизма защиты прав человека, то, я так понимаю, [будет нанесен] большой урон в правовой сфере. Мы реформировали судебную и правовую системы не так быстро, как хотелось бы, но граждане получали от этого определенные преимущества. Я не буду говорить о множестве спасенных жизней в результате вмешательства Европейского суда. Вы все-таки можете по-разному относиться к Парламентской ассамблее Совета Европы, к другим политическим органам, но Европейский суд по правам человека, кто бы ни распространял слухи о его политизированности, – он был очень важным регулятором. Он помогал в России устанавливать правовое государство.
Что будет в случае, если Российскую Федерацию выгонят из Совета Европы? Во-первых, мы лишимся всего того, о чем я говорила в своем выступлении.
Во-вторых, есть определенные правовые вехи на пути исключения из Совета Европы. Решение это будет принято, по-видимому, не ранее июня. В Европейской конвенции предусмотрен шестимесячный срок для продолжения функционирования этой системы – она не прекращает действовать немедленно. И до начала 2023 года еще многие смогут обращаться в Европейский суд в расчете на то, что однажды Россия все-таки признает международные стандарты и перестанет конфликтовать со всей остальной Европой. На самом деле мы в этом случае конфликтуем со всей остальной Европой без какого-либо исключения. Но я не говорю о Беларуси, которая не является членом Совета Европы.
В течение шести месяцев после этого решения россияне или люди, находящиеся в юрисдикции Российской Федерации, люди, которые пострадали от действий Российской Федерации, они все равно еще смогут обращаться в Европейский суд. Все поданные ранее жалобы будут рассмотрены, если они не будут признаны неприемлемыми. Все поданные жалобы в этот переходный период тоже будут рассмотрены и будут иметь обязательную силу.
Конечно, можно вести себя таким образом: "Я больше не признаю Совет Европы и ничего выполнять не буду". Есть такая форма поведения. Правда, в Европе мы ее не наблюдали, но Россия иногда устанавливает не всегда удачные или совсем неудачные новые параметры поведения. Но все-таки законопослушное государство должно исполнить эти решения. А потом можете чувствовать себя свободными от всяческих обязательств по конвенции.
Хорошо ли это? Вы знаете мое мнение. Я вам сказала, что это был очень серьезный фактор, очень важный фактор оздоровления правовой ситуации в России. Мы его лишимся. Россияне лишатся доступа в Европейский суд по правам человека. Может быть, будет создан какой-то эрзац-Европейский суд – об этом поговаривали, такие идеи высказывались. Но кто же в него пойдет? Может быть, пойдут от безысходности. Но мы видели технику выполнения решений Европейского суда, мы знали обязательность этих решений, мы знали, что Комитет министров Совета Европы отслеживает исполнение каждого решения. Хотя Россия и тормозила по некоторым делам с исполнением решений Европейского суда, все-таки Комитет министров каждые четыре месяца заслушивал отчет России, и Россия старалась доказать, что она выполняет решение. Например, за прошлый год было выполнено рекордное количество решений Европейского суда. Всего этого мы можем лишиться.
Мне очень страшно за россиян, потому что если мерилом окончательного правосудия будет являться решение Верховного суда Российской Федерации… Ко мне доходят именно такие дела, которые не получили своего правильного разрешения в самых высших инстанциях судебной системы. Я и мои коллеги очень много помогали россиянам добиваться решения Европейского суда, после которого президиум Верховного суда, например, по уголовным делам, отменял приговор, направлял дело на новое рассмотрение. Эти дела рассматривались, права людей восстанавливались. Сейчас всего этого не будет. Компенсации за те или иные системные нарушения, которые в Российской Федерации существовали, они, конечно, тоже могут теперь не выплачиваться, если Российская Федерация перестанет чувствовать себя правовым государством, перестанет выполнять свои обязательства.
— Что меня особенно расстраивает – это риторика в связи с этим возможным решением: "Назло маме отморожу уши. Очень хорошо, пусть сидят без нас. А мы еще вернем смертную казнь". Кажется, что если бы был какой-то план по антиразвитию России, то, безусловно, подобное действие туда бы вошло. Кажется, что в верхушке никто не расстроен.
— На верхушке-то – конечно. Это же не только привилегия – заседать в Комитете министров или в ПАСЕ, приносить свою точку зрения, требовать ее обсуждения. Это же еще и ответственность. Европейский суд по правам человека – это в основном ответственность. Совсем не все дела в Европейском суде выигрывали. Большое количество дел на входе в Европейский суд – это более 90% всех дел – признавались неприемлемыми. Но все-таки это имело значение как огромная серьезная регулирующая процедура. Сейчас мы этого лишаемся.
Я смотрю, что с некоторыми исполнениями решений российские власти очень медлили. Они медлили даже совсем нелогично. Но если они задумали это заранее, то, конечно, все укладывается в эту некрасивую логику. В этом я с вами согласна, что если бы такой план был, то тогда понятно, почему затягивали [с исполнением].
— Знаете ли вы что-нибудь о судьбе дел украинцев против России, которые подавались в Европейский суд по правам человека с начала войны? Успеют ли их рассмотреть?
— Да, мы здесь в страсбургском офисе представляем интересы уже больше 20 заявителей, к нам еще больше и больше украинских граждан обращаются. Они говорят, что они видят ответственность за их ситуацию – за взрывы, за разрушение домов, за то, что они с маленькими детьми сидят по подвалам, – они видят в этом, совершенно очевидно, ответственность Российской Федерации и просят нас представлять их интересы в Европейском суде. Вы, может быть, знаете, что мы подали 25 февраля первую жалобу – на второй день войны. Суд присвоил ей номер уже 28 февраля. И 4 марта удовлетворил наше обращение от имени наших заявителей – а сейчас у нас количество заявителей уже увеличилось, – удовлетворил нашу просьбу о применении 39-го правила. Которое обязывает государство принять те срочные экстренные меры, которые необходимы для предотвращения или прекращения выявленных нарушений прав человека.
Российская Федерация, конечно, уже получила это решение Европейского суда по 39-му правилу. И те меры, которые [существуют] по гуманитарному коридору, по доставке питания, медикаментов – там несколько мер предложено и предложено в очень строгом порядке. Возможно, это вызвало дополнительное неудовольствие российских властей, которые до сих пор считают, что они все делают правильно. Мерилом правильности действий той или иной страны, конечно, является многое. И безопасность людей, которые сегодня под серьезнейшей угрозой, а некоторые просто погибли, и эти цифры от нас скрываются – мы даже не знаем этих цифр. Но уже ясно, что это большие страшные цифры. Это, конечно, все последствия, связанные с отторжением России от общего мира.
Я хочу сказать, что для нас остается Комитет по правам человека ООН. Сейчас наши многие юристы не то чтобы переквалифицируются, потому что это аналогичный квазисудебный орган, который рассматривает жалобы от россиян, мы признали юрисдикцию этого органа с 1992 года. Это такой своеобразный судебный орган, где наша группа тоже работала и выигрывала дела. Сейчас очень многие дела, наверное, переедут в Комитет по правам человека ООН. Я думаю, уж из ООН мы не будем выскакивать.
