Павел Сушко, замглавы комитета Верховной Рады по гуманитарной политике, побывал в освобожденных населенных пунктах Харьковской области и в эфире Настоящего Времени рассказал, как проходит эксгумация тел, что говорят люди, проведшие полгода в оккупации, и какая помощь нужна им сейчас больше всего.
— Я знаю, что вы только вернулись из Харьковской области, той части, что была оккупирована. Что вы там увидели?
— Увидел, наверное, как и все люди, которые туда попали впервые, разрушения, смерть, грязь, кучу техники брошенной как разбитой, так и новой, массу боеприпасов, которые лежат почти в каждом дворе, на всех дорогах. Это, конечно же, перепуганные, но в то же время счастливые лица наших людей, которые рады, что наконец-то они дождались, что наши войска смогли их освободить. И в то же время боятся каждого взрыва.
Вот мы были в Изюме, раздавали гуманитарную помощь. Вроде спокойно, тихо. Люди сходятся, бегут с каждой улицы, потому что это сейчас очень необходимо: люди без воды, без еды, без света. Не знаю, откуда они узнают, что приехала гуманитарка в частном секторе, – это сарафанное радио как-то работает. И люди прибегают. Но как только малейший взрыв вдалеке раздается, хватаются за сердце и бегут обратно – то есть настолько люди перепуганы. И, конечно же, люди своих соседей видят спустя полгода после того, как они просидели по подвалам. Это такие душераздирающие встречи.
— Павел, я знаю, что вы также видели, как проходит эксгумация, да?
— Да, мы приезжали на место захоронения, на место эксгумации тел. Это очень страшно и невозможно. Когда ты видишь, когда достают тело, просто связанное в пакете, это очень страшно. Страшно видеть могилы погибших детей, совместная могила целой семьи. Это все следствие военных преступлений российской армии, которая просто 24 февраля напала на мирную страну, на мирную Украину. И первый человек, который погиб после этого вторжения, – это уже следствие военного преступления России. И они, конечно, безусловно должны ответить. Весь мир должен объединиться против этого бесчеловечного массового убийства наших людей.
— Вы в одном из интервью рассказывали, что были в Купянске. И к вам подошла женщина, которая шепотом говорила с вами на украинском. Во-первых, почему шепотом, это у нее страх какой-то?
— Да, тоже во время выдачи гуманитарной помощи подошла женщина. Подошла, обняла и не отпускает, тянется к уху и начинает шептать. И слышу, что она шепчет украинский стих. Я говорю: "Можете [повторить], я сейчас запишу на телефон, это очень трогательно, вы сами его написали?" Она говорит: "Да, это я сама написала его". Я говорю: "Можете повторить его погромче?" Она говорит: "Я ще боюся (Я еще боюсь)". Я ей говорю, что наша же армия уже освободила, наши военные здесь, в городе, да, здесь опасно, но русских здесь нет. Она говорит: "Я очень боюсь за свою жизнь".
— Они опасаются, что Россия снова может захватить территорию?
— Они опасаются и коллаборантов в том числе, которые могут их сдать.
— Собственно, что вам люди рассказывали? Как проходили эти дни в оккупации?
— Каждая история настолько… Честно говоря, когда эти люди там находились, я себе представить не мог, что они переживают, [находясь] без связи, без света, без еды и в полном вакууме. Они не понимали на тот момент, сколько еще в таком состоянии находиться, когда придут наши военные. И все они говорят: "Мы, конечно, ждали, мы надеялись, мы верили в это". Но что это будет так внезапно – это был для них, конечно, большой сюрприз. Говорят, что видят военных и просто не понимают, что это наши военные. И когда с ними [здороваются,] говорят "Слава Украине!", они даже не знали, как реагировать, потому что это, может, какая-то провокация? Но когда уже понимали, что это действительно наши украинские военные, просто рыдали, бежали к нашим солдатам, обнимали их.
Рассказывали, как они жили по 15 человек в одном подвале. Мы были в Липцах, это почти на границе с Россией, там частный дом и семья: бабушка с дедушкой, их сын. Они показали этот подвал. Подвал – это просто обычный погреб, но там уже появилась печка, там три кровати было. Там находилось по 15 человек, соседи из разных домов приходили, и они там постоянно находились, особенно во время обстрелов. И когда ты спрашиваешь: "Как вы вообще выжили?" – бабушка эта говорит, что [помогала] только вера в свою семью, вера в свою страну. "И потому что у нас такая крепкая семья, мы живы сегодня".
Я выставил это на фейсбуке у себя, эти фотографии, настолько это была трогательная встреча. И в комментариях девушка пишет: "Бабуля, дедуля, как же я вас давно видела!" То есть внучка нашла у меня на фейсбуке фотографию – таким образом она узнала, что с [родными] все в порядке. Мы с этой девушкой списались, она отправила посылку. И мы через день привезли эту посылку снова к этим бабушке с дедушкой. Там был отец этой девушки, они нас встретили. Внучка передала в этой посылке лампу, которая была заряжена уже, которая может светить, радио отцу передала, какие-то продукты, письмо и мобильный телефон с закачанными фотографиями всей семьи, с видеоприветами. Это, конечно, было очень трогательно.
— Скажите, Павел, а до людей вообще как-то доходила информация с украинской стороны?
— Было по-разному. Где-то могли выйти на какой-то пригорок, на какую-то высоту залезть – и поймать интернет, связь, дать информацию своим родным. А кто-то вообще о своих близких ничего не знал. Тяжело было тем, кто находится в оккупации, так и можете себе представить, как было тем, кто знал, что их родные в оккупации и совершенно не понимал, что с ними. Это очень страшно и жутко. К тем, кто пытался узнавать какую-то информацию, конечно же, приходили. Там, где была радиоточка, русские услышали, что какой-то сигнал исходит, и забрали просто человека "на подвал", там его пытали за то, что он просто пытался поймать хоть какую-то информацию, какие-то новости.
— Сейчас какая-то гуманитарная помощь еще нужна людям, которые остаются там?
— Нужна, помощь прямо очень нужна. Сейчас очень нужны продукты питания, обычная вода, средства гигиены и, конечно, медицина, медицина для первой помощи – от самых обычных простых заболеваний. Конечно же, есть и онкобольные. И вот сейчас буквально перед этим эфиром мне мой помощник прислал видеообращение от медика из Чкаловской общины, из села Чкаловское. Она говорит, что им в больницу нужны медикаменты. И как оказалось, это не врач, это медсестра, это старшая медсестра, которая сегодня там за главного врача. Понимаете, то есть еще не везде врачи есть. Поэтому нам стоит всем объединиться сейчас и помочь Харьковской области и с продуктами, и медициной.
