"Такова цена индустриализации", – с этой фразы нередко начинаются попытки оправдания сталинских репрессий. Советская сырьевая экономика: заводы, транспортные пути – действительно выросла на крови миллионов зэков. Но первые жертвы ей были принесены не с производственными, а с чисто пропагандистскими целями.
Показываем фильм Сергея Лозницы, сделанный на основе одного из первых публичных процессов, организованных в начале Большого Террора.
Картина "Процесс" доступна на сайте до 10 сентября.
Шло второе десятилетие власти Советов, коммунизм не наступал. Чтоб оправдать системные неудачи, был выдуман мифический Вредитель, не дающий молодому государству процветать. Выдуман и в тридцатом году предъявлен народу на первом из сталинских пропагандистских хоррор-шоу – процессе Промпартии. Команду инженеров и управленцев царской выучки арестовали и заставили публично оговорить себя: мол, не только вредили на производстве, объединившись в тайное сообщество, но и готовили белую интервенцию. Популистский трюк удался. Массы вознегодовали, советское руководство усвоило эффективный modus operandi на десятилетия вперед.
Что сделал почти век спустя Сергей Лозница? Нашел в архивах трехчасовую кинодокументацию судебного заседания и склеил из нее кино. Что привнес в материал своего? Да фактически ничего – разве что сдержанно кафкианское название.
"Процесс" сделан предельно строго: фрагменты выступлений "врагов", чья речь гладка, а манеры царственны, перемежаются документальными кадрами манифестаций, где народ требует максимально решительных мер.
В квазипатриотических кругах Лозницу клеймят пропагандистом, манипулятором фактами в угоду идее; но манипулировать, попросту предъявив зрителю бесспорный архивный документ, невозможно. Если в "Дне Победы" – фильме о том, как эмигранты из бывшего СССР отмечают 9 мая в берлинском Трептов-парке – режиссер лично фиксировал современность и теоретически мог как-то повлиять на то, как и что происходит в кадре, если в игровом "Донбассе" он переснимал с участием артистов ролики из YouTube – и тоже, наверное, мог добавить чего-то своего, то в "Процессе" архивная пленка совершенно герметична: ни убавишь, ни прибавишь.
Зловещий смысл зрелищу придает исключительно наше знание о том, что все герои невиновны. А характер настоящего документального хоррора сообщают детали – то, как один из обвиняемых сморкается, другой откашливается, третий вытирает пот. То, какие у них бородки, костюмы, интонации. Все это – уходящая натура, контра, профессионалы старой школы, которые – не по иронии даже, по сарказму новой совдеповской судьбы – действительно знают, как работать. Но это знание им в новой прекрасной жизни не поможет, только повредит. Как кого ломали, чем кому угрожали? Пытки в тридцатом году были еще то что не в ходу, но как минимум не общеприняты; что пообещали людям за то, что они полностью отринут себя такими, какие они есть? Каждый из предстающих на экране – спец в своём деле; все они остались в СССР после победы революции, чтобы поднимать молодую советскую экономику – и вот что получили взамен.
Все три упомянутых выше фильма Лозницы легко объединяются в трилогию о театральности зла: бахтинский карнавал по мотивам Второй Мировой в "Дне Победы", реалити-шоу на основе украинских событий в "Донбассе", судебный спектакль с участием невиновных людей, бесстрастно оговаривающих себя в угоду неясной цели, в "Процессе" – они устроены с целью отвлечь их аудиторию от истины, показать мнимую относительность добра и зла. С той же целью велась и съемка в Колонном зале дома Союзов в 30-м году: показать советскому народу наглядно, что вредители – вот они, они существуют на самом деле.
Вместо этого мы, зрители начала 21 века, с ужасом видим людей, которые лжесвидетельствуют против себя с потрясающим хладнокровием. И мы вынуждены размышлять: зачем, почему, что заставило? Не поступаем ли точно так же сегодня и мы, непонятно зачем признавая, что митинг должен быть согласован, что бросить бумажный стаканчик в полицейского – преступление, что собирать в фейсбуке протестный митинг и выходить потом на улицу – все это тянет на тюремное заключение сроком до пяти лет?
Документалист рубежа тысячелетий Лозница, получается, разворачивает пропагандистское намерение почти вековой давности на сто восемьдесят градусов – точно так же, как авторы старой съемки в Доме Союзов, ставя свет, ненадолго оборачивали прожекторы от сцены в публику, слепя будущих свидетелей жуткого процесса, которые уже приготовились встречать решение пролетарского суда аплодисментами. Искаженные лица простых советских зрителей – самое человечное и самое жуткое, что в этом фильме есть.
