В октябре Иван Савельев, начальник исправительной колонии № 9 Петрозаводска, написал жалобу в региональное управление Минюста, потребовав лишить адвокатского статуса Виктора Молодежникова. Месяцем ранее подзащитные адвоката Молодежникова рассказали, что их обливают холодной водой и выставляют на мороз за жалобы, что руководство колонии избивает их и вымогает деньги на ремонт.
Корреспондент Настоящего Времени поговорила с Молодежниковым о том, верит ли он в исправление преступников, почему не любит слово "система" и как старшие коллеги – Молодежникову 25 лет и адвокатом он работает всего год – отговаривали его заниматься темой пыток в ИК-9.
— Вы защищаете пятерых осужденных, заявивших о пытках в петрозаводской колонии №9. Что это за люди?
— Личного отношения к ним у меня нет, это недопустимо для меня как для адвоката. Каждый из этих людей совершил преступление, да. Но я защищаю их, как защищал бы обычных граждан. Их права были нарушены теми или иными должностными лицами ИК-9 – и я работаю в рамках их заявлений. Заходя в любую колонию, я вижу перед собой людей – со своими чувствами, проблемами, переживаниями, интересами, и только потом я вижу перед собой должностное лицо или осужденного. Одному из мэтров адвокатуры, Федору Плевако, принадлежит отличная фраза, описывающая в том числе и мой подход к профессии: "За прокурором стоит закон, а за адвокатом – человек со своей судьбой, со своими чаяниями. И этот человек "взбирается" на адвоката, ищет у него защиты, и очень страшно поскользнуться с такой ношей".
— Когда вы только начали заниматься темой избиений в этой колонии, что говорили коллеги? Не отговаривали?
— Разделились на два лагеря. Одни поддерживали, говоря, что нарушением прав осужденных нужно заниматься, другие – что это бесполезно и не стоит тратить силы.
— В начале работы над темой пыток в колонии я тоже слышала от адвокатов грустное: "Ну, это система..."
— Отвратительная формулировка. Что вообще имеется в виду, когда так говорят? Система государственного строя? Уголовно-исполнительная система? Или конкретно система, сложившаяся в ИК-9? У этого слова такой негативный подтекст, будто нечто каменное и непробиваемое. Я считаю, что проблема не в системе, а в конкретных людях на конкретных местах. Когда человек будет мыслить в ключе "если я совершу преступление – меня накажут", начнутся изменения. Но если человек чувствует власть и нарушает закон, а те, кто присутствует рядом, молчат из страха или равнодушия – жди беды. Каждое преступление, совершенное должностным лицом, должно быть предано огласке.
— Как это появляется – регулярное злоупотребление полномочиями, как думаете?
— Ну либо человек видит пример безнаказанного поведения у кого-то из коллег, либо сам почему-то решает преступить закон. Мне кажется, это так работает: попробую, вдруг никто не узнает? Ой, проскочило! Проскочило раз, другой. А потом это входит в привычку.
— Есть те, кто не удивляется избиениям в ИК-9 и в какой-то степени даже считает, что физическая сила в отношении осужденных – это нормально, такая вынужденная необходимость.
— Наказание, с которым сталкиваются осужденные, попадая в колонию, уже само по себе суровое. Когда люди ограничены в общении, пространстве, во времени, у них регламентирована каждая минута – это и есть лишение свободы. Представьте себе человека, который живет на площади восемь квадратных метров годами. Просто побудьте три часа наедине с собой: без телефона, чашки кофе или журналов. При этом вам нельзя будет даже присесть на свою кровать – это запрещено. В местах лишения свободы отбывают наказания граждане Российской Федерации — они имеют права, в первую очередь закрепленные в Конституции, и их я защищаю. Но никакой лояльности с моей стороны: осужденные должны отбывать наказание за совершенные преступления. Но отбывать его должны по правилам, детально описанным в законе. Закон, а не начальник колонии решает, как наказать преступника.
— А вы в исправление преступников верите?
— Ограничения на то и даются осужденному, чтобы он подумал и изменил отношение к своему прошлому. И принял решение, что готов после освобождения жить по закону. В исправительных учреждениях ведется работа: осужденные получают образование, с ними беседуют психологи. Но, как мне кажется, в первую очередь должностные лица исправительных учреждений должны личным примером показывать, что значит соблюдать закон.
— Кто-то из ваших доверителей, ранее заявивших о пытках, в последнее время получал незаконные взыскания?
— Осужденный Мурад Шуайбов, заявил о нарушении его прав – он отказался подписать заявление на работу без моего присутствия. Администрация "девятки" в ответ на это выписала ему 12 месяцев ЕПКТ (единое помещение камерного типа, которое предусматривает более строгую изоляцию, чем в отряде в колонии – НВ), отправив из Петрозаводска в Сегежу. Год ЕПКТ за простую попытку отстоять свои права.
— Права адвокатов в ИК-9 тоже нарушают?
— Вспоминаю историю с якобы отказавшимся от моих услуг осужденным Сергеем Тарасовым (Тарасов заявил о пытках в ИК-9, а также рассказал об убийстве осужденного Рахматджона Рахматова в 2013 году – НВ). Через несколько дней после нашего с ним разговора Тарасова этапировали в тюремную больницу в городе Медвежьегорске, а начальство колонии заявило мне, что он отказался от моих услуг, не предоставив ни единого документа. (Позже Тарасов рассказал в суде, что отказаться от услуг Молодежникова начальник ИК-9 Иван Савельев заставил его, пригрозив новым уголовным делом – НВ) .
Или такой пример: в законе не регламентировано время ожидания адвоката. Обычного запуска на территорию ИК-9 я могу ожидать по три часа. И между свиданиями ожидание может занимать часа по два. При этом ты сидишь на территории колонии без телефона, еды, воды – чем хочешь, тем и занимайся. Я, например, перечитываю "Архипелаг ГУЛАГ".
— Быть адвокатом в нашей стране непросто?
— Сейчас роль адвокатов в России, на мой взгляд, незаслуженно занижается. Однако в Госдуме находится на рассмотрении проект о внесении изменений в федеральный закон "Об адвокатской деятельности и адвокатуре", обсуждается вопрос о внесении уголовной ответственности за воспрепятствование адвокатской деятельности. Надеюсь, поправки облегчат жизнь мне и моим коллегам.
— О своей семье расскажете?
— Семья занимает особое, первостепенное место в моей жизни. С детства мама учила меня состраданию, отец – тактике, логике, взвешивать любое свое решение. Он – мой пример в том, как должен вести себя мужчина на работе, вне работы и в семье. Мой отец – офицер ГРУ в отставке, старший брат проходил службу по контракту в спецназе. Рассказывать об их службе не принято, но замечу, что нота офицерского воспитания проходит через всю мою жизнь. И слово "честь" для меня не пустой звук. Помню, когда в Петрозаводске открывали карельский кадетский корпус, в котором я учился, на построении ведущий произнес: "Офицерская честь не растет с ростом лет, или честь – она есть, или честь – ее нет..." На всю жизнь запомнил эти слова.
