Ссылки

Новость часа

"Его цель была – вырваться из всех систем". Вышла биография Венедикта Ерофеева


Писателю Венедикту Ерофееву на днях исполнилось бы 80 лет. Но он так и остается для читателей не Венедиктом Васильевичем, а просто Веничкой. Тот редкий случай, когда совсем не зазорно быть "автором одного хита", в данном случае – "автором одной книги". Именно так Ерофеева воспринимает большинство читателей. "Москва – Петушки" – настольная книга и хипстеров, и новой и старой интеллигенции.

К 80-летию юбилея Венедикта Ерофеева в редакции Елены Шубиной вышла первая полная биография писателя "Венедикт Ерофеев: посторонний". Один из ее авторов – Олег Лекманов – в эфире "Вечера с Тимуром Олевским" рассказал о "постороннем" Венедикте Ерофееве.

"Венедикт Ерофеев: посторонний". К юбилею писателя вышла его первая полная биография
пожалуйста, подождите

No media source currently available

0:00 0:05:39 0:00

— Дело в том, что Ерофеев сознательно старался находиться вне этой системы координат, в которой он пребывал, не только советской, но вообще социальных отношений. Он бросил университет после первой блестяще сданной сессии – просто перестал учиться и все. Я, кстати, нахожусь сейчас на филфаке, где он учился. Он жил многие годы без паспорта и так далее. То есть цель была – вырваться из тех систем, в которых он находился, причем не только советских, но и антисоветских, диссидентских тоже.

Поэтому мы так и назвали: посторонний. И книжка так и называется: "Венедикт Ерофеев: посторонний".

— И в этом смысле он на самом деле человек мира того времени, а не противодействия системам внутри Советского Союза. Как вы думаете, на Западе кем бы он был в той системе координат, которую он для себя выбрал?

— Знаете, я не знаю. И, во-первых, я считаю, что любое определение, эти все булавки терминологические, на которые мы пытаемся его пришпиливать, они не работают.

С одной стороны, он не был вроде бы антисоветским человеком, с другой стороны, он ненавидел советскую власть, дружил с диссидентами.

— Он просто людей любил. А они составляли часть советской власти. И тут это трудно отделить.

— Ну нет, не из той части, тех людей, которых он любил, они не составляли часть советской власти. У него не было у власти близких друзей.

— Власть – я неправильно сказал. Страны, может быть.

— Это как у Льва Толстого, помните? Там Пьер приезжает в Москву и говорит, что Москва такая грязная, такая неуютная, но он себя чувствует, как в халате. Ерофеев в этих советских условиях себя чувствовал, как в домашнем халате. Его иногда сопоставляют с битниками, бывает такое.

Или его сопоставляют, предположим, с "рассерженным поколением".

— То есть если я скажу, что он был рок-звездой в том понимании классическом, которое мы вкладываем в это понятие, то вы со мной согласитесь или нет?

— Нет, я решительно с вами не соглашусь. Понимаете, он был человеком особенным. Я просто думаю, что важны не только такие глубокие, глубинные вещи, а важно внешнее сходство. Вот вы сказали: рок-звезда. И я сразу вспомнил историю про то, как Ерофеев, когда начал гонорары получать потихонечку с Запада, ему привезли джинсы, которые тогда были большой редкостью. Он их померил, сказал: "Фу, какая гадость". Снял их, отдали кому-то еще. А он ходил в ватнике. Он не вписывается никак, это ему не росту, не по размеру – джинсы, рок-звезда и все такое. Он был совершенно такой самостоятельный, ни на кого не похожий человек.

— Когда я впервые увидел хронику Венедикта Ерофеева, когда, помните, он уже болел и не мог говорить без помощи аппарата, мне показалось это очень символичным: когда писатель, человек, который должен работать со словом, словом-то пользоваться полноценно не может – ему для этого нужна механическая помощь. Я потом такое же ощущение от величины и способа испытал только тогда, когда впервые увидел физика Стивена Хокинга в кресле: великий мыслитель, прикованный к креслу.

— Мы полагаем в книжке, что это смерть отца сыграла такую роль. Начиная с 18-летнего возраста он начал заниматься саморазрушением последовательно и ставил эксперименты над собой и людьми, его окружающими. И в этом смысле как раз потеря голоса – это очень выразительный пример, потому что все вспоминают, что голос…

Он был внешне очень красив, он был почти два метра ростом, с копной волос – сначала русых, потом седых, глаза васильковые у него были. Но голос у него был один из самых сильных средств, оружий. Если можете в ютубе найти, есть такой аудиоролик, где он читает "Москву – Петушки" своим голосом настоящим. Действительно это завораживает совершенно.

И вот он добивал, добивал, добивал себя в течение многих лет, и вот этот голос у него кончился. Я вот в такой перспективе, я вот так бы об этом сказал.

— Это мощная или трагическая история – биография Венедикта Ерофеева?

— Она разная на самом деле. Знаете, как Бродский говорил? "Жизнь – вообще печальная штука, знаете, чем она заканчивается". В случае с Ерофеевым, здоровым, крепким, созданным на очень долгие годы человеком, который сам себя отчасти добил, это особенно остро ощущается. В то же время эта история в чем-то светлая, потому что он был человеком, например, очень деликатным, очень мягким. Его вспоминают как такого князя.

— Своей биографией, историей разрушения себя он похож для любого человека, который рос в 90-е, у каждого есть история про одноклассника, который рано умер, потому что делал все для того, чтобы умереть, и не вписался. Но разница с такими одноклассниками Венедикта Ерофеева в том, что он был еще к тому же великим писателем.

— Он был действительно поцелованный Богом, если не бояться высоких слов, за которые он бы нас осудил, потому что он ненавидел высокопарности. Но он был поцелован Богом, он гениально выдохнул эту поэму "Москва – Петушки". Как Илья Муромец, встал со своей кровати, с печки, написал и обратно улегся, долгие годы там не писал.

КОММЕНТАРИИ

По теме

XS
SM
MD
LG