В Праге открылся Центр Бориса Немцова по изучению России. Центр создан на базе философского факультета Карлова университета. Исследовательская деятельность будет осуществляться по нескольким направлениям, в том числе: состояние российского общества, отражение современной культуры, образ будущего у россиян, анализ гражданского протеста в России.

О работе центра, о журналистике и жизни в Германии Настоящему Времени рассказала дочь убитого политика Жанна Немцова.

— Давайте скажем, что вы журналист Deutsche Welle, который находится в Бонне, городе, про который говорят, что это самое скучное место Германии. Не скучно?

— Кто говорит?

— Мне говорят все друзья, кто там был. Я был в Берлине совсем недавно и поговорил с немцами, они говорят: "В Бонне? Это ужасное место".

— Они просто не знают меня.

— Расскажите.

— Если бы познакомились со мной, то в Бонне им было бы совсем не скучно.

— А что там такого веселого в Бонне?

— Вы знаете, это прекрасный город, он, конечно, небольшой, это бывшая столица Западной Германии. Там очень комфортно жить. Я считаю, что проблема скуки связана с человеком, а не с местом. Если скучный человек, ему скучно везде – и в Праге, и в Москве, и в Якутске. Если человек сам по себе не скучный, и у него есть какое-то занятие, он чем-то занят, то ему просто некогда об этом думать.

— А чем вы заняты?

— Вот сейчас я вам интервью даю.

— А в остальное время?

— А в остальное время работаю, потому что помимо того, что вы уже сказали, я являюсь журналистом Deutsche Welle, у меня своя еженедельная программа "Немцова. Интервью".

— Это мы видим, в смысле это заметная часть деятельности, как выходит программа. Я, кстати, тоже ее смотрю.

— Это очень лестно для меня. Еще есть новый формат "Немцова. Комментарий", но я еще основатель Фонда Немцова, который мы зарегистрировали в Германии в 2015 году, после моей работы в качестве журналиста я занимаюсь фондом.

— Сейчас обо всем по порядку, про Бонн в конце обязательно еще раз поговорим. Вам дают интервью люди, которые занимают очень ответственные посты, то есть такое впечатление, что каким-то чудом именно вам готовы давать интервью.

— Нет, не каким-то чудом. Это результат длительной работы.

— Как это происходит?

— Никакого чуда нет.

— Не потому что дочь отца, нет?

— Вы знаете, я, безусловно, дочь Бориса Немцова, я очень этим горжусь, и я думаю, что это один из факторов, которые позволяют мне получать интервью у некоторых людей. Но это единственный, конечно, фактор. Во-первых, я работаю на Deutsche Welle. Deutsche Welle – это бренд, которому доверяют. В-третьих, мне кажется, я, может быть, ошибаюсь, мне кажется, я неплохой журналист.

— Неплохой журналист, мне тоже кажется. Какое следующее интервью? Ближайшее после сегодняшнего нашего разговора?

— А я вам не скажу, не могу.

— Это человек какой величины? Давайте так хотя бы обозначим.

— (смеется)

— Не знаю, монарх, глава государства, автослесарь, менеджер среднего звена?

— Из этих четырех одно подходит.

— Я просто знаю ответ, но если вы не хотите рассказывать, я не буду рассказывать. Это трудно – делать интервью с такими людьми, которые занимают очень ответственные посты? Как готовитесь?

— Я готовлюсь серьезно абсолютно ко всем интервью, но я хочу вам сказать, что самое трудное для меня – это говорить не с политиками, а с деятелями культуры. Потому что тут действительно приходится очень серьезно готовиться, я не могу сказать, что я активно следила за современной культурой. Например, когда я брала интервью у Тимофея…

— Я тоже не театрал большой.

— Вот! Вы не представляете, как это сложно. У писателей брать интервью – надо книжки их прочитать, правильно? А у театральных режиссеров надо посмотреть их постановки. Вот я брала интервью у Тимофея Кулябина, который был режиссером-постановщиком нашумевшей оперы "Тангейзер", которая была снята с репертуара Новосибирского оперного театра, вот пришлось послушать и посмотреть "Тангейзер".

— Михаил Барышников давал вам интервью?

— Он не дает интервью русскоязычным СМИ, как вы знаете. И даже мне не дал интервью.

— А давайте прямо сейчас вы обратитесь к Михаилу Барышникову с предложением дать вам интервью. Как вы это сделаете?

— Ну, я с уважением отношусь к позиции Михаила Барышникова, в силу каких-то причин он отказывается разговаривать с русскоязычными СМИ. Наверное, мне было бы интересно узнать подробнее, с чем это связано, и для меня было бы большой честью, если бы все-таки он мне дал бы интервью. Но он будет сейчас, по-моему, через несколько дней выступать…

— В Риге.

— Нет, нет – в Германии. Он будет выступать в Германии, "Бродский/Барышников", по-моему, даже в Леверкузене, это недалеко… Вы, наверное, даже о таком городе не слышали. Вот. А там Барышников будет выступать. У нас насыщенная культурная жизнь вообще в окрестностях Бонна. Например, в Вуппертальской опере как раз Тимофей Кулябин поставил "Риголетто". Я была. Господин Барышников будет выступать в Леверкузене.

— У него есть все основания для того, чтобы доехать до вас. Или вы доедете до него. Вы часто ездите?

— Вы знаете, я доеду до него. Близко ехать. Но если бы даже было ехать далеко, я бы доехала. Я езжу часто, я езжу от двух до трех раз в неделю. То есть это четыре полета, от 4 до 6 полетов. Или когда не очень далеко это поезда.

— Ну такой, плотный ритм.

— Правда.

— Для чего вы в Праге?

— Чтобы вас увидеть.

— Это отлично, спасибо большое, мне лестно. Но, мне кажется, что это не главная причина. Все-таки для чего?

— Не главная причина. На самом деле сегодня для меня очень важный и ответственный день, потому что сегодня совместно с Карловым университетом – это крупнейший университет Чехии – Фонд Немцова подписывает меморандум о намерении создать академический центр имени Бориса Немцова.

— Что он будет делать? Как это будет выглядеть?

— Во-первых, я сразу хочу сказать, что это реализация задач, которые предусмотрены уставом, то есть это одна из задач устава Фонда Немцова – создать исследовательский институт. Мне кажется, что вообще есть такая проблема в Европе, я очень много езжу, много выступаю, что нет достаточной экспертизы по России. Потому что Россию перестали изучать после падения Советского Союза. И сейчас есть огромная необходимость в этом – в создании исследовательских центров. Они создаются не только в Праге. Например, недавно создали такой институт и в Германии, он будет заниматься шире – Восточной Европой.

— А вы Илларионова позовете в институт или не позовете?

— Ну, это неприличный вопрос, мне кажется.

— Почему? Я сейчас объясню, почему вопрос задал, если вас он обидел.

— Он меня совершенно не обидел.

— Мне кажется, он приличный просто. Экспертизы России нет, но экспертов очень много, и они чем дольше живут вне России, тем менее, мне кажется, понимают, что там происходит.

— Позвольте, во-первых, не сплетничать, я не собираюсь сплетничать и высказывать свои оценки относительно людей, которых вы упомянули. Во-вторых, позвольте мне с вами не согласиться, потому что я не считаю, что для того, чтобы понимать процессы, происходящие в России, надо обязательно быть на месте.

— Да?

— Мы находимся совершенно в другом мире. Мы находимся в мире, где нет границ. Я думаю, что вовсе необязательно находиться именно в России для понимания происходящего. Но вы меня перебиваете, и я не успела рассказать, чем будет заниматься Центр. У Центра будет два направления: исследования и привлечение студентов и аспирантов. Это Центр российский, безусловно. Да, в Прагу. Но вообще такая глобальная миссия этого Центра – мне кажется, я могу ошибаться, но сейчас, к сожалению, наше государство всячески противостоит такому явлению как критическое мышление, и наши институции этого не развивают, и мы хотим сохранить культуру критического мышления в России, для России. И это будет основной задачей Центра Немцова. И это абсолютно в духе моего отца.

— Это правда. Это значит, что людей нужно вывезти из России, потом туда возвращать, а внутри России то же самое сделать было бы очень трудно?

— Мы никого из России вывозить не будем. Мы предлагаем площадку для работы, а не для эмиграции. Можно ли это сделать в России? Я думаю, что нет. На текущий момент – нет. Но это не значит, что мы не будем сотрудничать с российскими институциями, наоборот, с большим удовольствием будем, я надеюсь, что они на это согласятся. Я даже Фонд не зарегистрировала в России, потому что совершенно очевидно, что существующее законодательство препятствует работе организаций, и мне совершенно не хотелось бороться с этой машиной, потому что машина сильнее. А хочется заниматься проектами и работать в нормальной законодательной среде. Как только в России эта среда будет для гражданских институций, конечно же, Фонд с удовольствием переедет в Россию, и я даже вернусь в Россию.

— Нет опасности, что любые выводы Центра имени вашего отца для людей, которые живут в России, будут дискредитированы просто потому, что они за рубежом? Вопрос не праздный. Вы журналист, как журналисты мы с вами понимаем (я не знаю, чувствуете ли вы, я, например, это чувствую каждый день), что люди, которые смотрят нас в России, задают вопрос: а какое право вы имеете, находясь, например, в Праге, разговаривать и учить нас?

— А я никого не учу. Я считаю, что важно, где бы ты ни находился, сохранять объективность. Правда же. И тогда к вам не будет претензий, вне зависимости от того, где вы живете. Что касается работы Центра – да, действительно, географически он будет находиться тут, в Праге, но мы будем максимально привлекать специалистов из России. Вы знаете, пока я не видела ко мне претензий, что я какая-то необъективная, ну кроме, наверное, каких-то комментариев, которые я могу оставить без внимания.

— С кем труднее делать интервью – с политиками состоявшимися, которые прямо сейчас занимают ответственные посты, или с бывшими российскими оппозиционерами, или действующими российскими оппозиционерами, которым не удается…

— Подождите, а кто бывший российский оппозиционер?

— Бывших не бывает, хорошо – с любыми российскими оппозиционерами?

— К сожалению, российские оппозиционеры закончились. По-моему, я взяла интервью у всех, за одним исключением – я не брала интервью у Григория Явлинского. С кем сложнее, с кем проще… Хорошее интервью сделать сложно, вы это прекрасно знаете. Надо хорошо готовиться, много факторов. С кем было самое сложное для меня интервью – могу вам сказать. Это было интервью с Гарри Каспаровым.

— Почему? Он тяжелый такой собеседник?

— Он достаточно тяжелый собеседник, потому что мне показалось, я могу ошибаться, что достаточно сложно получить прямой ответ на мой вопрос.

— А вы жестко с ним разговаривали?

— Это как посмотреть. Мне кажется, что я всегда веду себя крайне дипломатично.

— Вы ведете себя жестче с людьми, как я пытаюсь сейчас с вами, с которыми легко говорить жестко?

— Я стараюсь, конечно, не всегда получается, стараюсь со всеми сохранять дистанцию и задавать те вопросы, которые меня интересуют. Это и критические, в том числе, вопросы. Я не хочу, знаете, жесткость ради жесткости – это неправильно. Я хочу услышать ответы на вопросы, которые, мне кажется, многих интересуют. Или интересуют конкретно меня. Не считаю себя очень жестким человеком, считаю, что я просто журналист, ведь журналист не должен занимать чью-то позицию, правда же? Я стараюсь это делать.

— Да-да, с этим совершенно согласен. Меня один вопрос очень интересует, мы говорили, не буду скрывать это, до эфира, хочется продолжить в эфире этот разговор: три фильма о Борисе Немцове есть, из тех, которые на сегодняшний день вышли – "Мой друг Борис Немцов", "Слишком свободный человек" и "Немцов". У них три разных автора. Я из них видел только два, мне интересно, какой из них вам больше понравился, какой меньше, почему, как вы к ним относитесь.

— Вы знаете, я считаю, что сравнивать эти три фильма невозможно.

— Ну почему?

— А потому что невозможно. Это три фильма, три разных жанра. Потому что фильм, я начну с фильма "Мой друг Борис Немцов", режиссер и автор Зося Родкевич, которая последние три года жизни моего отца его активно снимала…

— Вот его я не видел.

— Ее просто приставили к моему отцу, она его очень не любила на самом деле, он ее дико раздражал, она считала его буржуем и так далее. Но они удивительным образом подружились, хотя она очень молодая девушка, ей был на тот момент 21 год. И она просто ездила и снимала его жизнь, причем без всяких прикрас, без купюр. Это портрет без купюр, именно таким был мой отец в жизни. То есть это не совсем про политику, это про жизнь на фоне политики. Очень интересно, я очень много смеялась, он, конечно, очень грустный в конце.

Второй фильм – "Слишком свободный человек", это фильм про эпоху, это фильм про политическую карьеру моего отца, и видно, что карьера моего отца сильно зависела, находилась в прямой корреляционной зависимости от состояния демократии в России. Когда Россия была более демократическим государством, это совпало со взлетом карьеры моего отца, когда Россия стала двигаться в сторону авторитаризма, стала авторитарным государством, это совпало с тем, что он ушел в оппозицию. Это очень интересный фильм, он очень многим понравился, и он был в прокате, кстати, в России, что очень здорово, многие мои друзья его посмотрели.

Фильм "Немцов" – это фильм Владимира Кара-Мурзы, это фильм друга о друге. Потому что очевидно, что это, конечно, не отстраненная картина, это картина, которую сделал Кара-Мурза о любимом человеке. Тоже очень, на мой взгляд, хороший фильм, очень много интересной хроники, очень много о периоде губернаторства, кстати, об этом не так много говорят.

А еще мой отец был физиком, об этом тоже мало кто знает.

— Об этом рассказывает, кстати, Кара-Мурза очень подробно в своем фильме.

— Да, и это очень правильно. Многие не знают, как он стал губернатором, многие даже очень удивляются, что мой отец был физиком и автором 60-ти научных работ, поэтому, я думаю, что это абсолютно в духе моего отца, у него был достаточно научный подход ко всему на самом деле. И академический Центр имени Бориса Немцова – это правильно, это в духе моего отца, потому что он был и ученым, не только политиком.

— Хорошо, вы ответили на мой следующий вопрос сами. Я хотел узнать, правильно ли вы вкладываете деньги Фонда именно так, но вы ответили на мой вопрос, мне кажется.

— Правильно ли я вкладываю деньги Фонда? Вообще это некорректный вопрос. Когда говорится о вложении денег, мы подразумеваем инвестиции, и тут мы можем сказать через достаточно короткое время, правильно мы с вами купили "Газпром" или неправильно. Потому что он либо упал, либо вырос. В общественной жизни все не так. Очень сложно сделать предсказания, очень сложно, ничего почти рассчитать невозможно. Это эмоциональная сфера, это психология, это общество, это совершенно другая вещь. Я считаю, что я делаю правильно.

Объясню, почему. Я считаю, что моя цель и миссия моей жизни, я ей ее посвятила в большой степени, как бы это высокопарно ни звучало, но это правда, своему отцу и этому Фонду, это мое главное детище. И я делаю все для того, чтобы сохранить его память, и для того, чтобы продолжать те вещи, которые он считал бы делать правильным, как я это воспринимаю. Поэтому мне кажется, что сохранить память о Немцове – это правильно.

— Да, конечно. Может ли такое быть, что Фонд в какой-то момент вложит деньги в кого-то из политиков?

— Нет, не может.

—Почему? Может быть, это и была бы память об изменении социального строя в России?

— Подождите. Я понимаю ваше желание задавать мне провокационные вопросы.

— А что в этом провокационного? Это просто была бы новость, если бы вы сейчас мне сказали, что такое возможно.

— Нет, невозможно. Это запрещено законодательством. Очень просто. Фонд зарегистрирован в Германии, это благотворительная организация, она не имеет права заниматься политикой. Это значит, что она не имеет права финансировать политические партии или кандидатов, она не имеет права распространять агитационные материалы, их финансировать, мы не можем заниматься политической деятельностью.

— А вы лично когда-нибудь отправляли деньги на PayPal кому-нибудь, по какому-нибудь поводу политическому в России? Я отправлял.

— Я – нет.

— Будете? То есть вообще для себя это представляете приемлемым или нет?

— Поддержать финансово кандидата?

— Финансово. Лично кого-то. Или это какая-то позиция, может быть, человеческая, журналистская?

— Не думала на самом деле об этом. Но я не имею права поддерживать никаких кандидатов или политиков, которым я симпатизирую.

— Бывает, что хочется кого-то поддержать?

— Да, бывает иногда, конечно. Но я не могу, потому что я журналист и основатель Фонда, это было бы некорректно с моей стороны. Да, я же человек, конечно, бывает. Есть люди, которыми я восхищаюсь.

— Спасибо. Про Бонн мы заговорили вначале. Только вы не смейтесь, можно сравнивать все со всем, я в этом абсолютно уверен, можно сравнить Бонн с Нижним Новгородом?

— Вы знаете, да. Потому что Нижний Новгород находится на слиянии Оки и Волги, как вы знаете, а в Бонне есть река, она называется Рейн. Но самое главное, я вам скажу другое, этого вы точно не знаете: в 1994 году я впервые поехала за границу с моим отцом, когда он был губернатором, и мы поехали в Северный Рейн-Вестфалию, Бонн — это земля Северный Рейн-Вестфалия. И тогда же было подписано соглашение между Нижегородской областью и Северным Рейном-Вестфалией, у меня есть текст этого соглашения, о сотрудничестве. Такая вот ирония судьбы. И действительно ряд проектов в Нижнем Новгороде реализовывали, в том числе, и бизнесмены из этого региона, и я с ними встретилась в этом году, они захотели со мной встретиться.