Мировая премьера фильма "Война в моей голове" Сергея Касторных и Александра Авшарова прошла в 2022 году на фестивале Kharkiv MeetDocs, перенесенном в Киев. Главный герой картины – военный психолог Андрей. Он прошел фронт и, подобно своим пациентам, пережил ПТСР в тяжелой форме. Теперь Андрей помогает социализироваться другим.
Андрей сознается, что стрессовое расстройство до сих пор провоцирует ужасные воспоминания и даже ведет к мыслям о самоубийстве. Один из его бывших пациентов, собственно, совершил акт самосожжения в центре Киева. Однако, пережив эту трагедию как профессиональную неудачу, Андрей все же остается верным своей миссии – спасать тех, кто все еще не может адаптироваться в мирной жизни.
Мы поговорили со сценаристом, режиссером и продюсером фильма Сергеем Касторных о проблемах социализации ветеранов, состоянии военной психологии в Украине и тех вызовах, с которым украинское общество может столкнуться.
– У нас были фильмы о психологических проблемах ветеранов, но о военных психологах – похоже, нет. Почему вы решили взять эту очевидно незрелищную тему?
– Стоит начать с того, что это не первый мой фильм о войне. Сначала мы сделали "Одесситы на Донбассе", а также целый документальный цикл о становлении украинской армии. В "Одесситов" не вошли несколько персонажей, которые понравились моему соавтору Саше Авшарову, и он предложил: "Давай подумаем, что мы можем сделать о них". Решили остановиться на психологе Андрее Козинчуке.
– Почему именно на нем?
– Во-первых, он сам по себе харизматичен, а во-вторых, на тот момент я очень остро понимал проблематику ПТСР, с которой сейчас столкнулась уже вся страна. Крайне досадно видеть военных, которые не могут найти себя в мирной жизни. Я хорошо помнил 1990-е, когда много парней вернулось из Афганистана, у них, по сути, не стоял выбор – они умели убивать, и ничего иного общество им предложить не могло. Это сейчас, после 24 февраля, в Украине военных воспринимают в позитивном ключе. На тот момент их боялись, ветеранов показывали как угрозу обществу. Это коснулось и моей семьи.
– Даже так?
– Моя жена, скорее, несознательно, когда видела человека в форме, пыталась держаться на расстоянии. У Саши, кстати, сложилась похожая ситуация. Для нас было важно начать с себя, изменить мнение своего окружения.
– Что нового вы узнали?
– Во-первых, я иначе представлял себе возможные угрозы, ассоциируя опасность с 1990-ми. Но стали очевидны важные нюансы. Тогда наши ребята, воевавшие непонятно за что, возвращались в советское, по сути, общество. Сейчас же иной уровень мотивации и сознания. То, что военный не представляет угрозу для мирного населения, стало для меня доказанным фактом.
А еще одно открытие: абсолютно все, кто сейчас в ВСУ, – добровольцы. Ведь всегда есть способ уклониться от призыва. Так что после возвращения с войны они имеют обостренное чувство справедливости. Поэтому очень много ветеранов становятся потом активистами, защищают людей от произвола чиновников и бандитов, снова рискуя жизнью.
– Насколько велика проблема с ПТСР и другими психологическими последствиями войны?
– Она очень распространена, ведь фронт еще до 24 февраля прошли сотни тысяч человек. Каждый, кто попадает туда, получает свой объем стресса. А центры реабилитации можно было подсчитать по пальцам. Очень маленький процент тех, кто вернулся с проблемой, получал помощь. Более того, ПТСР касается еще и семей военных. Как вдова может перенести потерю мужа, дети – потерю отца или матери?
Сейчас в каждом батальоне есть психолог, но он занимается не столько помощью, сколько заполнением бумажек. И об этом говорили на премьере. У меня военные психологи спрашивали: "Как изменить ситуацию? Мы занимаемся чепухой вместо того, чтобы помогать парням".
– Это, в общем, тоже неприятное открытие.
– Скажу больше: проблема еще и в самом обществе. У нас нет культуры посещения психотерапевта. Это почему-то считается постыдным: "Да что я, псих какой-то?"
– Так что же делать?
– Ты не можешь силой затянуть военного на терапию. Но склонить его посетить психолога можно через ветеранские движения. Один ветеран по-свойски говорит другому: "Чувак, сходи. Или сходим вместе". Все это должно инициироваться людьми, которым они доверяют, то есть своими. Ведь они чувствуют и думают, что весь остальной мир их не понимает. Понимают только те, кто прошел то, что прошли они.
Это не просьба о помощи. Когда человек приходит к психологу, он не просит помочь. Он заявляет о своих проблемах. Это огромная разница, которую не понимают военные. Они не привыкли просить. Знаю множество военных, которым даже стыдно обратиться к волонтерам за какой-то необходимой амуницией. А они ведь не должны этого стыдиться.
– Так в чем причина неустроенности ветеранов в обществе?
– Мы искали во время съемок ответ на вопрос, могут ли военные и гражданские понять друг друга.
– Вышло?
– Мы поняли, что они и не обязаны понимать друг друга. Они должны друг друга принимать. Война – опыт, который ты никуда не денешь. Вопрос в том, как его использовать с пользой для общества.
Если человек ранее имел проблемы, то на войне они могут обостриться. И когда ветеран минирует мост, это не означает, что он хочет взорвать мирных жителей. Это означает, что он всего-навсего хотел обратить на себя внимание, в том числе соответствующих органов. Конечно, он мог бы избрать другой путь. И если бы он вовремя прошел терапию, то психологи помогли бы ему понять, как относиться к тем или иным обстоятельствам. Потому, когда мы говорим о социализации ветеранов, то это не только о суицидах, это и о других проявлениях.
– Выходит, что у нас ничего не работает. И это проблема. Ведь после войны ветеранов станет сотни тысяч.
– Миллионы.
– И мы к этому не готовы.
– Безусловно. Но если правильно наладить систему, мы можем получить после войны намного более работоспособный народ. Вопрос в том, утратим ли мы возможность отстраивать новое общество или оно останется изломанным и угнетенным. Потому что эйфория после победы минет быстро, а последствия будут проявляться годами.
А чтобы это предотвратить, в Украину, кроме гуманитарки и оружия, нужно завозить еще и психологов, разрабатывать программы по образцу американских или израильских. Сейчас об этом мало кто думает. Мы и пытаемся обратить на это внимание.
