Полиция задержала Любовь Соболь, как только она вышла на улицу из своего штаба, чтобы отправиться на акцию протеста на Бульварном кольце.

Соболь – одна из независимых кандидатов в Мосгордуму, которым было отказано в регистрации. В знак протеста против отказа в регистрации Соболь уже 21-й день держит голодовку. К дню очередной массовой акции 3 августа Соболь едва ли не единственная из узнаваемых независимых кандидатов, кто избежал административного ареста.

Корреспондент Настоящего Времени Тимур Олевский поговорил с Любовью Соболь буквально за полчаса до ее задержания.

– Ты понимаешь, что ты одна осталась сейчас, что все внимание будет у них на тебе?

– Понимаю. И что? И что мне теперь делать?

– Риск очень большой.

– Риск всегда был большой, Тимур. Тебе ли об этом не знать? Он был большой, когда я в 2011 году приходила на работу к Навальному.

– Если тебя сейчас задержат, то люди вообще останутся без лиц, которые были бы всем знакомы.

– Люди выходят не за меня, не за того парня – они выходят за себя. Они хотят иметь возможность видеть своего политического представителя на выборах. Мне кажется, им даже по большому счету все равно, кто это будет. [Важен] сам принцип: что мы есть, наши подписи признали недействительными, но мы собирали эти подписи либо их оставляли, либо наши друзья и знакомые их собирали или оставляли, а нам говорят, что нас нет. Как это так? Мы есть и мы хотим, чтобы мы имели возможность голосовать за того, за кого мы хотим, а не хочет мэрия. Люди выходят из-за этого.

Есть, наверное, какие-то симпатии в отношении меня, Ильи Яшина, Дмитрия Гудкова, Ивана Жданова, но люди выходят только за идею. Под дубинки невозможно выходить за деньги или за кого-то другого. Люди выходят за себя.

– Тебя просили прекратить голодовку? Они? Звонили из мэрии? Звонили из администрации президента?

– Нет, из мэрии мне никогда не звонили, ни разу.

– То есть кроме близких никто не просит?

– Один раз [глава ЦИК Элла] Памфилова попросила, но я считаю, что это огромнейшее лицемерие с ее стороны. Я сдержалась, чтобы не ответить ей.

– Ты понимаешь, что ты себя убиваешь?

– Нет, я не считаю, что я себя убиваю. Я считаю, что я занимаюсь тем делом, в которое я верю. Я считаю, что я делаю его правильно. Я считаю, что всю нашу страну убивает Путин – просто медленная смерть. Как сказал Навальный, отвечая на вопрос про мою голодовку, потому что сторонники давили на него, пока он не был под арестом, чтобы я прекратила (и еще психологическое давление оказывает на меня, независимого кандидата, мой муж, требуя, чтобы я прекратила голодовку, – ежечасно, наверное) – так вот Навальный сказал, что мы находимся в большой тюрьме. Как люди в тюрьме вскрывают вены от безысходности, от отчаяния, так и здесь. Так и есть.

Вчера объявил голодовку мой коллега Иван Жданов и один из арестованных по делу о якобы массовых беспорядках. Люди доведены до отчаяния.

– Если на Западе станет известно о тебе (вот HBO тебя сегодня снимали, BBC), это как-то поможет твоей безопасности?

– Я думаю, что нашей общей безопасности, всех людей, которые хотят добиться демократических перемен в нашей стране, конечно, помогает только публичная огласка и общественное внимание. Это не стопроцентная гарантия, но, конечно, все эти мерзкие дела жулики и фальсификаторы привыкли делать в тишине.

– Ты понимаешь, что сейчас речь идет о том, что теоретически тебя могут начать принудительно кормить в тюрьме, если тебя арестуют. Ты думала, что ты будешь делать в этом случае?

– Я понимаю это. Объявляя голодовку, я понимала, на что я иду.

Я больше переживаю за Алексея Миняйло. Он держит голодовку вместе со мной, 21-й день, и вчера он был заключен под стражу. Мне сообщили его адвокат, его родственники, что его попросили отказаться от голодовки, но он сказал, что откажется, когда я откажусь. Для меня это тяжелый фактор – гораздо тяжелее, чем собственное принудительное кормление. Потому что я знаю, что очевидным образом Миняйло не виноват, ему даже не предъявили вчера какие-то фото- или видеодоказательства, на основании чего его арестовали. Потому что их просто нет: он почти весь день сидел в Хорошевском суде рядом со мной.