Доходы "Газпрома" от экспорта газа за первые три месяца этого года упали более чем на 50 процентов по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года. Это следует из материалов Федеральной таможенной службы России.
О том, какие могут быть последствия для России, мы поговорили с бывшим министром экономики доктором экономических наук Андреем Нечаевым.
– Те потери, которые сейчас несет Россия на нефтегазовом рынке, они критичны для государства или нет?
– Беда в том, что на Россию слетелось три "черных лебедя", пользуясь распространенной в экономических кругах аналогией. Первое – это снижение нефтяных и, соответственно, газовых цен. Второе – это общая рецессия мировой экономики, которая приводит к снижению спроса на традиционные виды российского экспорта, это в первую очередь сырье, не только нефть и газ, но и металл, и химикаты. И третье – коронавирусные ограничения, которые, конечно, сильно ударили по российской экономике.
И, скажем, падение валового внутреннего продукта за первые полгода (подведены недавно итоги) составит где-то 6,5%. Это очень высокая цифра, у нас такого падения не было с 2009 года. Есть разные оценки, сколько потеряет бюджет. Но такая официальная цифра, которую озвучивал министр финансов Силуанов, что дефицит бюджета составит примерно 6,5% валового внутреннего продукта, – это очень много.
Недавно бюджет был профицитный, и на этот год он был запланирован с профицитом, и на следующий год он был запланирован с профицитом. Но теперь об этих благостных временах для госфинансов, к сожалению, нужно забыть. Поэтому сейчас, конечно, перед российским правительством стоит непростая альтернатива: либо сокращать расходы, либо залезать в долги. В принципе, здесь драмы нет, потому что российский внешний долг достаточно невелик, в целом государственный долг, если сравнивать со многими странами Европы, тоже на вполне приличном уровне. Но проблема в том, что действуют санкции, и занять на внешнем рынке нам будет не так просто.
– У кого [российское правительство] может занять?
– В том числе, например, у нас с вами, у российского населения. То есть занять на внутреннем рынке. Я надеюсь, что это будет действительно на рыночных условиях, слава богу, пока никто не заикается о том, чтоб изъять вклады населения, как это было в конце Советского Союза, когда вклады были заморожены, а деньги в сберкассах потрачены.
Поэтому я надеюсь, что эти займы будут на рыночных условиях. Но основной прирост госдолга, я думаю, придется именно на внутренний рынок. Потому что есть еще одно обстоятельство, которое отменяет заимствование на внешнем рынке, помимо уже упомянутых санкций, – это то, что в рамках пандемии коронавируса правительства всех стран очень сильно нарастили расходы.
– И поэтому ни у кого нет денег свободных.
– Дело даже не только в этом. А в том, что на этот рынок заимствований войдут такие монстры, как администрация президента Трампа или правительство канцлера Меркель. Понятно, что когда у инвесторов будет альтернатива, кому дать взаймы – правительству ФРГ или правительству России, – боюсь, что многие предпочтут независимо от санкций правительство ФРГ.
– У российских властей была возможность войти в этот кризис с меньшими потерями?
– На мой взгляд, те антикризисные меры, которые использовало российское правительство, были недостаточно адекватны. Они были просто: а) с запаздыванием; б) недостаточные. В результате те потери, которые мы сейчас несем в результате этих карантинных ограничений, с моей точки зрения, их можно было, конечно, уменьшить.
Если бы более адекватной была государственная поддержка, в том числе малого и среднего бизнеса, о чем много говорили, но мало делали. И поддержка населения, в первую очередь, конечно, малоимущих слоев. Я говорю о прямой финансовой поддержке: дайте людям деньги. Не с вертолета разбрасывать всем кому ни попадя, а действительно тем, кто нуждается. Семьям с детьми, слава богу, начали давать, но начали давать когда, месяц назад? А надо было, конечно, это делать гораздо раньше, и это поддержало бы внутренний спрос, соответственно, сжатие экономики было бы не таким резким.
