Лариса Щиракова — белорусская журналистка, которая сотрудничала с телеканалом "Белсат". За это ее в 2022 году приговорили в Беларуси к 3,5 годам колонии строгого режима. Ей вменили передачу "Белсату" информации (независимый телеканал к тому времени был признан властями Беларуси "экстремистской организацией"), а также "дискредитацию Республики Беларусь".
После приговора Щиракову отправили в женскую исправительную колонию №4 в Гомеле, а 16-летнего сына женщины поместили в приют. Пока Лариса отбывала наказание в колонии умерла её мать, о чём заключенной сообщили лишь спустя месяц.
Щиракова оказалась в числе 52 двух белорусских политзаключенных, которых удалось освободить в сентябре 2024 года. После освобождения власти Беларуси насильно депортировали их за пределы страны. В Вильнюсе Лариса рассказала белорусской службе Радио Свобода о жизни в тюрьме и колонии, о том, как ее заключение воспринял ее сын, и о том, как она пережила смерть матери, не имея возможности с ней попрощаться.
****
"У меня ничего нет: ни денег, ни имущества, ни близких рядом"
"У меня нет никакой эйфории, никакой радости... Всё ещё очень неопределённо", — честно говорит Лариса о своих ощущениях. Всего несколько дней назад ее выпустили из колонии в Беларуси, где женщина провела почти три года.
По словам Щираковой, она не думала, что ее освободят так, как ее освободили, — по сути депортировав из родной страны в Литву и не дав ей возможности остаться на родине.
"Я думала, ворота откроются, придут мои родственники, мы все обнимемся, они уберут мои вещи, мы пойдём домой, я обниму свою собаку, немецкую овчарку Лайму, которую я обожаю, поговорю со всеми, сяду за гитару, буду играть, петь караоке, пойду с собакой на речку, буду гулять там три часа", — перечисляет женщина. Вместо этого она оказалась в Вильнюсе в полной растерянности.
"Я стою и понимаю, что на мне арестантская одежда, чёрная, что у меня ничего нет: ни денег, ни имущества, ни близких рядом. Мне так себя жалко стало. Я чувствовала себя просто бездомной", — честно описывает Лариса свои первые минуты в Вильнюсе.
Она подчеркивает, что не хотела уезжать за границу. Когда ее освободили, ей оставалось отбывать наказание всего четыре месяца, и она рассчитывала после освобождения поговорить со своими близкими и посетить могилу матери, которая умерла, пока она была в колонии.
"Разве я не заслужила быть дома? Но судьба распорядилась так", — заключает Щиракова. И отмечает, что тюрьма научила её смирению.
"Надо это принять, прожить и радоваться. Меня не ссылали на Соловки. Бог видит лучше, лучше знает, что мне нужно", — говорит Лариса. Она объясняет, что в тюрьме человек переосмысливает вещи, которые он принимал как должное на свободе: возможность видеться с сыном, возможность бывать на природе, гулять одному, а не в сопровождении охраны, возможность не быть разбуженным в шесть утра, возможность есть все, что хочешь, общаться с друзьями.
Щиракова вспоминает, что после трех лет за решеткой в первое утро после освобождения она все равно проснулась в шесть часов, как в колонии. И лишь потом она поняла, что может вставать и в девять, и в одиннадцать часов, если ей хотелось подольше поваляться в постели: может слушать музыку или листать соцсети. Она добавляет, что однажды смотрела видео в TikTok до трёх часов ночи, но потом решила, что не хочет тратить на это свою жизнь на свободе.
Ещё одной радостью на свободе для неё стал букет фиолетовых и белых роз, который ей подарили после освобождения. А также суп с фрикадельками, разные виды сыра и жареные сосиски со спагетти.
"Еще после пресс-конференции я увидела маленького ребенка, его кто-то принес. Я поймала себя на мысли, что стою там как завороженная, смотрю на какое-то чудо природы", — вспоминает женщина.
"Сын — домашний ребёнок, он всегда жил в любви родных. И вдруг его мать арестовывают, а он попадает в приют"
Одной из самых больших радостей Ларисы после освобождения стало общение с сыном Святославом. Он был первым, кому она позвонила, оказавшись на свободе. Сын сказал матери, что был в шоке от вестей о её освобождении.
В колонии Щираковой разрешали звонить домой три раза в месяц по 3–5 минут: это были очень хорошие условия, по сравнению с теми, в которых содержат других политзаключенных. У многих из них, как у Марии Колесниковой, Виктора Бабариков или освобожденного в сентябре вместе Щираковой Игоря Лосика не было связи с родными годами — это так называемый режим "инкоммуникадо", который правозащитники приравнивают к пыткам.
Но разговоры Ларисы с сыном и другими родными постоянно прослушивали. Поэтому они могла говорить только о семейных делах, и очень быстро. Видеозвонки с родственниками Щираковой никогда не удавались — якобы из-за технических проблем.
Ларисе также разрешили два раза за время ее заключения длительные свидания с сыном и два раза короткие, по несколько часов. Женщина говорит, что замечала, как сильно сын по ней соскучился.
Святославу было 16 лет, когда его мать задержали. На несколько недель его поместили в детский приют, потому что близких родственников, способных оформить опеку, на тот момент не было в Беларуси.
"Для него это была травма, травма. Он домашний ребёнок, привыкший жить в большом доме. Он всегда жил в любви родных. И вдруг его мать арестовывают, а он попадает в приют, — говорит Лариса о своем сыне. — Конечно он не может прийти в себя. Условия и лечение там (в приюте) были хорошие. Но, конечно, это стресс был для него, и картина мира другая".
Щиракова говорит, что в приюте Святослава навещали родственники, но мальчика им не отдали. Лишь спустя некоторое время из Новосибирска приехал отец мальчика, с которым Лариса давно развелась: последний раз ребенок видел отца, когда ему было пять лет.
Сейчас сыну журналистки 19 лет. Он живёт в Гомеле с дедушкой, окончил профессионально-техническое училище, работает в магазине и уже получил свою первую зарплату в 700 белорусских рублей. Мать считает, что несколько лет, которые ему пришлось жить без нее, сделали мальчика более самостоятельным и дисциплинированным. Но её беспокоит болезнь сына: остеохондропатия. Врачи прогнозируют, что к 30 годам он, возможно, не сможет ходить. Лариса ищет хороших врачей, которые могли бы прояснить, есть ли у Святослава надежда на современное лечение.
Щиракова говорит, что очень бы хотела увидеть сына, но у него пока нет визы, чтобы встретиться с ней в Литве.
"Я пела песни, веселилась, а моя мать была в могиле"
Мать Ларисы, Тамара, умерла в июне 2023 года, когда её дочь находилась в тюрьме. Политзаключённой не дали с ней попрощаться. Более того: о смерти близкой родственницы Ларисе сообщили лишь через месяц. Щиракова предполагает, что родственники написали ей письмо поздно, вероятно для того, чтобы не расстраивать её перед судом.
С тех пор прошло больше двух лет, но дочери до сих пор трудно говорить о смерти матери: эта тема всегда вызывает у нее слезы.
"Я тогда пела песни, веселилась, а моя мама уже была в могиле. Это невыносимая мысль", — говорит она.
В похоронном извещении говорилось, что за Ларисой в камеру пришёл психолог, вывел женщину из камеры и передал ей письмо сестры, в котором она писала о смерти матери. После этого Щираковой дали снотворное и разрешили полежать на койке два часа, что обычно не разрешается днём заключенным.
"Но ты ничем себе не поможешь, и даже сразу не поймёшь. У меня сначала даже слёз не было, когда мне это сказали, — вспоминает журналистка. — Потом я вернулась в камеру, даже чаю попила, с девчонками как-то поговорила. И в "баню" (душевую) сходила, где замочила бельё, начала мыться и укрылась от всех", — плачет Лариса.
Она говорит, что в тюрьме и колонии некоторые заключённые делают замечания сокамерникам, когда кто-то плачет: говорят, что всем тяжело, и плакать не о чем. Сама Лариса придерживалась другой практики: она считает, что если хочешь плакать – плачь и убеждена, что так становится легче.
Она рассказывает, что ещё до известия о смерти матери, в первые месяцы в СИЗО, она плакала почти каждый день. Например из-за того, что её не выпускали на прогулку, потому что другие заключённые не хотели на нее выходить.
"Почему вы лишаете меня права жить в своей стране? Кто дал вам право меня депортировать?"
После освобождения из тюрьмы Лариса очень осторожно говорит о будущем. Она благодарна людям, которые окружили ее заботой за границей, предлагают ей разную помощь. Но пока не понимает, что ей делать дальше. Раньше, когда она жила в Беларуси, у нее была мечта продвигать Беларусь и организовывать фотосессии в этническом стиле: у нее дома большая коллекция традиционных белорусских нарядов со всех уголков страны. Она также мечтала купить несколько старых деревянных деревенских домов, свезти их в одно место и создать музей крестьянской культуры под открытым небом.
Теперь эти планы неосуществимы: скорее всего Щираковой просто не дадут въехать в Беларусь, что ее крайне возмущает.
"Почему вы лишаете меня права жить в своей стране? Кто дал вам право меня депортировать? — говорит она. — У меня там есть родственники, могилы! Я прожила всю жизнь в Беларуси! Неужели в 52 года я должна скитаться по съёмным квартирам и комнатам, имея свой дом?"
Щиракова говорит, что не хочет возвращаться в журналистику, потому что не хочет писать о Беларуси из-за рубежа. Но размышляет о том, чтобы получить второе высшее образование в области психологии. На момент задержания в Беларуси она также училась в магистратуре по психологии и готова продолжить образование.
