Хиам Аббасс покинула родную палестинскую деревню Дейр-Ханна тридцать лет назад. Там она росла с бабушкой Ум Али, матерью Нимат и семью сестрами. После отъезда она исполнила свою мечту и стала востребованной актрисой (одна из последних ее ролей – роль Марши Рой в сериале "Наследники"). Каждое лето Хиам возвращается в свою деревню вместе дочерью Линой и мужем, который снимает все на видеокамеру.

Повзрослевшая дочь Хиам Лина Суалем тоже связала свою жизнь с кино. На основе архивных съемок родителей она создала картину "Прощай, Тверия". Лина возвращается к детским воспоминаниям, размышляет о Палестине и рассказывает истории женщин своей семьи. Действие происходит между прошлым и настоящим.

Мы встретились с Линой Суалем и ее матерью Хиам Аббасс на Венецианском фестивале и поговорили о картине.

– Хиам, как вы отреагировали на то, что Лина решила рассказать историю вашей семьи в документальном кино?

Хиам Аббас: Я спросила: "Зачем ты вообще это делаешь, Лина?" (смеется). Конечно, это было непросто. Играть саму себя в кино – это не то, к чему я привыкла. Показывать свою жизнь, семью, быть настолько откровенной – это тоже не то, чего я ожидала. И я сопротивлялась. Думаю, первые два дня съемок были действительно тяжелыми для нас обеих. Возможно, мне нужно было увидеть, к чему все идет, и тогда я смогла успокоиться. Хотя я очень доверяю Лине, она моя дочь, и я знаю, какое кино она делает. Я знаю образ ее мыслей и знаю, насколько четко она выражает свои идеи. Я доверилась ей, чем сегодня очень горжусь.

– Лина, почему вы решили снять этот фильм, что вами двигало?

Лина Суалем: Я думаю, что это было своего рода продолжение моего первого фильма "Их Алжир", который был о моих алжирских дедушке и бабушке по отцовской линии и о последствиях их изгнания из страны. Я помню, когда я показывала свой первый фильм на фестивалях, все спрашивали, а не собираешься ли ты снимать историю семьи по материнской линии? И я всегда говорила: "Нет, у меня не хватит смелости сделать это". Но я думаю, что это была своего рода миссия. Я сопротивлялась, потому что боялась браться за эту тему, но это было естественным продолжением моей первой работы.

Мой режиссерский опыт дал мне силы по-настоящему почувствовать себя частью этой истории. Я осознала, что у меня есть свое место в этой плеяде женщин (моей мамы, бабушки и прабабушки). Мне понадобилось много времени, чтобы понять это.

Нам с мамой обеим было тяжело. Я думаю, мы окончательно понимаем смысл того, что делаем, только тогда, когда уже делимся этим с публикой. Поэтому нам понадобится время, чтобы осознать масштаб того, что получилось. Тот факт, что моей маме понравился фильм, меня очень тронуло. И мне не терпится показать его остальным членам семьи. Я знаю, что мои тети видели трейлер и какие-то отрывки, и им тоже понравилось. Поэтому я думаю, что мы сделали все правильно, рассказав эту историю.

– Были ли у вас проблемы во время съемок? Может быть, с израильскими властями?

Лина: Нет. Потому что это документальный фильм, я снимала его в семье, в очень интимной атмосфере. Настоящие трудности были связаны с COVID-19. У нас было много ограничений. Но я была окружена семьей. У меня был отличный оператор. Я знаю деревню наизусть. И моя семья была очень открыта к работе со мной. Так что мне очень повезло.

– Почему история по материнской линии для вас была более сложной? Почему вы сказали, что у вас не хватало смелости? Что вас пугало?

Лина: В моем первом фильме была рассказана история французской колонизации Алжира. Об этом все еще говорят. Конечно, есть еще вещи, о которых не рассказывают, но в глобальном масштабе это все-таки официальная история. Когда в 2021 году во Франции вышел мой первый фильм, было много разговоров о войне за независимость Алжира. В этой картине трудность заключается в том, что история Палестины до сих пор не рассказана. Она до сих пор не признана, отрицается. Есть еще много вещей, которые не считаются официальными. Трудно найти архивы, рассказы, воспоминания.

– Как и где вы нашли архивы? В итоге в картине много редкой хроники.

Лина: С самого начала работы я пыталась связаться с людьми, которые работали в архивах. Проблема в том, что у нас нет национального архива Палестины. Вся информация раскидана по свету. Есть только частные фонды, люди. Неизвестно, что существует, а чего не существует. Кое-что есть в Великобритании, кое-что в США. Нам пришлось копать везде.

И особенная сложность была в том, что я не знала точно, что ищу, потому что не знала, что существует. Так что поиск занял много времени. В какой-то момент мы даже наняли других документалистов для помощи в поиске. Еще одна особенность была в том, что я искала истории женщин. Женские лица, женские тела. И я хотела, чтобы они, женщины моей семьи, вернулись в эти места, туда, где для них больше нет места, где о них забыли.

Я рассказываю историю моей бабушки, про ее мечты, которые не исполнились из-за войны. Подобные мечты были у многих палестинских девочек и мальчиков. Я хотела воссоздать коллективную память, доказать, что эти люди существовали. До сих пор есть те, кто считает, что палестинцев не существует. Это наша реальность. Использование архивных материалов не является политическим актом для меня. Но это становится политическим актом в мире, где эти кадры не демонстрируются, а их существование отрицается.

Хиам: В то время мы даже не могли произнести слово "Палестина". Хотя у меня были бабушка и мать, которые были палестинками в 1948 году, внезапно они перестали ими быть, просто потому что основали государство Израиль. Эта борьба для меня стала частью идентичности, в которой мне почему-то отказывали.

– Лина, насколько много Палестины было в вашей жизни?

Лина: Конечно, какая-то часть Палестины всегда была в моей жизни, но чего-то не хватало. Но это не вина мамы. Она передала язык, как смогла. Мы ездили туда довольно часто. Но дело в том, что я выросла в другой стране. Реальность вокруг меня не признавала мою идентичность. И особенно арабский язык.

Когда я ходила в школу во Франции, я очень быстро поняла, что во Франции этот язык не ценится. Когда часть твоей истории и личности не признается, очень сложно найти свое место. Думаю, именно поэтому я его до сих пор ищу. Не только как женщина, но и как человек в этом обществе.