Татьяна Соболева – режиссер-документалист, автор более 20 картин и отборщик индустриальных программ фестиваля Doker в Москве. Последний фильм Соболевой "Особый путь" рассказывает историю Натальи, которая после 20 лет жизни и работы за границей вернулась в Россию в маленькое село Норино в Рязанской области. Она решает отремонтировать здесь дороги, защитить лес от вырубки, убрать мусор и построить медпункт.
Наталья пытается применить западную модель на российской почве, но сталкивается с бюрократией, халатностью чиновников и пассивностью жителей. Упорные и терпеливые попытки героини изменить русскую деревню Татьяна Соболева документировала в течение трех лет.
Мы поговорили с Татьяной о работе над фильмом.
– Как вы нашли вашу героиню?
– Я увидела пост в социальной сети о том, что некая женщина Наталья ищет волонтеров для съемки ролика краудфандинг-кампании по постройке медицинского пункта в небольшом селе Рязанской области. Поскольку мой предыдущий фильм "Посланники большой земли" был посвящен медицине в отдаленных уголках нашей страны, тема меня заинтересовала. На Севере специальный корабль-плавполиклиника с врачами на борту отправляется в полугодовое плавание, так как регион климатически сложный и дорог нет.
Рязанская область находится в Центральной России, и мне было непонятно, почему человек своими силами взялся за такой проект. Я вызвалась волонтером для съемки видеоролика, но с задней мыслью познакомиться с Натальей, потому что мне показалось, что за ней может быть история, может быть кино.
– Наталья вернулась в Россию из Канады. Вы вообще давно занимаетесь таким феноменом, как возвращение. В фильме "Родина" герои приезжают из Москвы в Кыргызстан, туда, где прошла их молодость. Герой фильма "Дядя Саша, или полет над Россией" тоже возвращается к корням. Почему вас интересует эта тема? И как вам кажется, почему происходит это возвращение?
– Я рассматриваю эти фильмы "Дядя Саша" и "Особый путь" как дилогию. Это два взгляда, два разных способа возрождения села – по сути, западники и славянофилы.
Дядя Саша исповедует путь реставрации монархии и возвращения к корням. Вычислив исторический центр России, он отправился туда на поселение с женой и детьми. Стало очевидно, что эксперимент, который он в течение 30 лет ставил над собственной жизнью, провалился и возрождения деревни не произошло.
Наталья – совершенно другой, очень здравый, рационалистичный подход. Медпункт – это лишь одно звено общей идеи о том, как улучшить жизнь на селе, как ее преобразовать. Она очень интеллигентный человек, с очень трезвым и ясным взглядом, с существующим планом действий, который, я думаю, конечно, является некой калькой, моделью зарубежной стратегии обществ, в которых проживала Наталья: это и Канада, и Великобритания, и еще несколько стран, где она работала ученым. Я решила присоединиться к этому эксперименту Натальи, потому что для меня это тоже был важный вопрос, подходит ли нам эта западная модель.
– Впечатление от фильма, что эксперимент и здесь не удался. Какие вы сделали выводы?
– Если мы хотим упрощенно смотреть на мир и видеть только черное и белое, то можно сказать: да, ничего не вышло – народ другой, калька не подходит, все это бессмысленно. Если смотреть глубже, то становится ясно, что нет универсальной модели, которая подходит для любой части мира.
Важно отметить, что несмотря на то, что Наташа – русская, она ментально уже человек другой формации, живущий в другом обществе. И важно, что у нее другой опыт последних 25 лет, чем у ее односельчан. Она не видит контекста и не готова к нему. После развала Союза мы упали в мир дикого капитализма с очень жесткими условиями выживания, и, конечно, это сильно отличается от социально-ориентированных обществ, в которых проживала Наталья.
– Мы видим в конце фильма, как Наталья пишет письмо отчаяния по поводу мусорной свалки, которая несмотря ни на что образуется снова и снова. Как она сама оценивает свою попытку повлиять на людей? И самый, наверное, важный вопрос: она все еще в России, продолжает бороться?
– Отчаяние – наверное, слишком громкое слово. Наталья очень сдержана и уравновешена. Хотя это письмо было эмоциональной точкой, выплеском. Мне кажется, ее секрет еще в том, что она – ученый. Только ученый может ставить годами эксперименты с неясной перспективой без мгновенного результата. С другой стороны, у нее есть осознание, что хоть на миллиметр, на сантиметр, но изменений ей добиться удалось. А именно: изменений в сознании людей. Она показала им, как хорошо без мусора, как хорошо с медпунктом, привлекала к участию в этих процессах в течение трех лет, что длилась история, показала, что многое зависит от нас самих.
После окончания фильма она долгое время находилась здесь, но потом у нее родилась внучка, и она стала ездить помогать своей дочери, а потом началась пандемия, Наталья стала застревать за рубежом, и сейчас она все еще там. Надо понимать, что она – гражданин мира, у нее дети и внуки в разных странах, а в России у нее была мама, которая умерла, и тетя, которой тоже недавно не стало. Но этот дом в деревне для нее – место силы, она много вкладывала в него, дети, которые выросли не в России, приезжали туда летом, проводили время, для них это кусок родины.
– Еще очень важный персонаж – это лес, против вырубки которого борется Наталья. И опять же, в конце фильма мы видим, как его вывозят по только что отстроенной (с подачи Натальи) дороге. Понятно, что лес вывезли бы и не по асфальтированной дороге, но в вашем фильме это стечение обстоятельств выглядит довольно драматично.
– Мы в конце осознанно свели воедино все линии, за которые она боролась. Вот мы видим мусор, медпункт, вот мы видим дорогу, вот мы видим лес, который продолжают вывозить. И это такая точка безысходности, которая вынуждает зрителя задуматься, готов ли он сам приложить силы к этим вопросам в своем регионе? Делает ли он сам что-нибудь? Или надеется, что появится вот такая Наташа и все решит?
– Получается, единственный способ это все перенести – это найти дзен и уйти в медитацию, как это делает Наталья?
– Для нее, скорее всего, да. Она, как человек разных культур, просто пытается это принять. С другой стороны, и в процессе съемок мне всегда виделись аллюзии к Салтыкову-Щедрину. За последние 30 лет мы скатились к ситуации, которая была в провинции 150 лет назад. Эти локальные чиновники очень напоминают героев Салтыкова-Щедрина и Гоголя. Деревня Норино как микрокосм отражает проблемы любой другой российской деревни.
– Мне кажется, есть еще проблема пассивности. Особенно хорошо это описывает сцена из фильма, где никто из односельчан не хочет заниматься сбором средств, все пассивны и перекладывают ответственность с себя на других.
– Мне тоже не нравится эта пассивность. Многие отвечают на вопрос "Почему же так все плохо?" фразой "Ну такой народ!" Нет, я не думаю. Просто есть такие вещи, как социальный уровень, удовлетворение базовых потребностей, наличие свободного времени на добрые дела.
– Вы имеете в виду, что люди просто заняты выживанием?
– Да. Наташа, конечно, в другой ситуации: она ученый, она зарабатывает. Она была вынуждена вложить все свои деньги в постройку медпункта, и они все смотрят на нее, как на сумасшедшую. Чтобы заниматься проблемами двора, нужно, чтобы ты как-то стабильно жил. И хотя я говорю о пассивности людей в своем кино, но у этой пассивности есть много источников, она не генетическая, это сумма факторов.
