Настоящее Время: Недавно Москва проводила в последний путь поэта Евгения Евтушенко. Мои петербургские друзья-поэты в эти дни вспоминали о Евтушенко в контексте Бродского: при земной жизни они были антиподами, а окончательно их разлучила Нобелевская премия...
Виктор Ерофеев: Я должен сказать, что не считаю Евтушенко и Бродского антиподами. Они принадлежат своему времени. Я, кстати говоря, познакомился с ними в один день и в один час в квартире Евтушенко. Мне было 17 лет, и я пришел к нему, потому что он прочитал мою курсовую работу "Неологизмы Хлебникова". Он прочитал и призвал меня к себе. Туда же пришли Аксенов и Бродский.
И надо сказать, было удивительно, как они были близки и чужды друг другу одновременно. Аксенов пожал мне руку и сказал: "Вася". Бродский сказал: "Иосиф". Так сказал – более мрачно, хотя был молодой, рыжий, красивый, но более чопорный. А Евтушенко показал на меня и говорит: "А это гениальный исследователь Хлебникова". И они все примолкли.
А потом в течение вечера мы пили джин с тоником и курили Winston, что в те времена было высший люкс, высшая роскошь, и к концу нашей многочасовой встречи Евтушенко достал американский журнал Triquarterly [Russian Literature Triquarterly], и там оказались три статьи о каждом: Бродском, Аксенове и Евтушенко. И выяснилось, что никто, кроме меня, английский не знает.
С другой стороны было видно, что Евтушенко плывет по поверхности, потому что тогда жизнь предлагала плыть по поверхности. А Бродский заходил гораздо глубже, но что-то, в конце концов, у него с этим не получилось.
Поэтому говорить, что они антиподы – это ошибка современников. Но Евтушенко сделал гораздо больше. Он, собственно, король русской поэзии второй половины ХХ века, потому что он переплавил "Оттепель" [Ильи] Эренбурга в реальную весну. Но только это не получилось в масштабах государства. Государство не далось: оно наоборот подтащило его под себя. Но в размахе человеческого сердца – это точно, потому что он растапливал стадионы. Он делал людей более весенними, он превращал их в ландыши, в подснежники и этой поэзией поливал. Он сделал в этом смысле гораздо больше, чем Бродский.
А Бродский просто выдвинул нашу поэзию в сторону экзистенции, что, конечно, было необходимо, но его экзистенция тоже не была слишком глубокой. В общем, ему трудно было соревноваться с Кьеркегором и Хайдегером. Он был просто дилетант в этом. Хотя, естественно, когда он ушел в глубину, там это приобрело неожиданное звучание. Там появились и образы, и переплетения, свойственные, скорее, английской или польской поэзии, нежели русской.
А Евтушенко, конечно, никаких особых открытий не сделал. Ну, сделал он несколько открытий по рифме, сделал несколько открытий по герою. Возник герой, не совсем ординарный для русской поэзии – не только советской. Такой сомневающийся, сам в себя не верящий и верящий одновременно, зазнайка и комплексушник. Но он очень быстро сломался. "Братская ГЭС" – это уже ломка независимого Евтушенко. А дальше уже была какая-то ерунда.
Но дело в том, что, когда пройдет время и вообще все это уляжется, Евтушенко, если сравнивать Достоевского и Толстого, Евтушенко и Бродского, вылезет наверх. Как это ни смешно.
После акций протеста 26 марта, которые сопровождались массовыми арестами, в России вновь стали остро говорить о проблеме взаимоотношений отцов и детей.
Что касается сегодняшней молодежи, действительно было понятно, что где-то есть черта, за которую нельзя заходить. А государство зашло, потому что государство уж совсем эгоцентрично стало думать только о самом себя. И здесь стало очевидно, что у молодежи в России нет будущего.
И молодежь взбунтовалась. И она будет дальше бунтовать – это ясное дело. И, очевидно, она этот режим нагнет когда-то, потому что он стареющий и все больше и больше делающий ошибок, уже переходящий на крик, на истерику. А истерика долго не живет, она исчерпывается довольно быстро.
В какой-то момент мы видели романтический период этого режима. Ведь режим определяется одним или двумя людьми и идеологией вокруг. После Крыма был такой романтический период для режима. Но он быстро сошел на нет, и появился истерический момент, который свидетельствует о том, что у режима везде неудачи.
Самая большая неудача была внешнеполитическая: оказалось, что президент Америки совсем не такой, каким ожидался, предполагался, и он настроен гораздо более решительно, чем президент России. И он обыгрывает его в карты.
Эта вещь абсолютно ошеломила российский истеблишмент. Они думали, что могут позволить себе хулиганить больше, чем другие. А с той стороны пришло не хулиганство, а полицейский, то есть ровно противоположное. Правда, как все знают, у полицейского тоже встречаются ухватки хулигана.
С момента легендарной фразы о "замачивании в сортире" до новой дипломатической риторики, которую нам демонстрирует российский представитель в Организации Объединенных Наций, прошло 17 лет. В поколенческом смысле это серьезный срок. Но власть не очень меняет лексику.
В России не только условна мораль, как говорил писатель Гайто Газданов, но и, можно сказать, условна идеология. Они очень быстро меняются. Сейчас они Америку не любят, Турцию не любят, но… щелчок – и любят Турцию и Америку снова.
Истерика тогдашняя и истерика сегодняшняя – это разные вещи. "Мочить в сортире" – это показать зубы, это хищник. А то, что российские дипломаты делают в ООН, – это не победа с этим военно-патриотическим галстуком. Такое впечатление, что это последние вопли. Когда большой хищник бежит за обезьянкой, она к нему поворачивается с последним пронзительным криком. Это противно.
Хамская риторика, которая охватила все государство, добралась и до международного сообщества. Но надо сказать, что ней они ничего не добьются. Наоборот: только заявят о невероятной с точки зрения протокола грубости, которая всех настроит против них. Это очень неправильный дипломатический шаг.
Сейчас страшно себе представить, что будет, если вдруг на Маяковке соберется толпа, чтобы просто почитать или послушать стихи – в России за чтение статей Конституции забирают в полицию. Не кажется ли вам, что страна утратила возможность сделать людей ландышами, "как ландыши"?
Ну, не страна, у страны большой исторический потенциал. В России чего только не случалось – и 37-й год, и Гражданская война, и рабство многовековое. Нынешнее время – не самый худший период, если сравнивать его со Сталиным и Троцким, с Гражданской войной. Поэтому я не думаю, что такая уж идет деградация страны. Идет деградация режима.
Сейчас режим и страна – разошедшиеся в разные стороны корабли, поэтому, естественно, государство всего боится. И правильно делает, кстати говоря. Потому, что оно слабое, и его перевернуть очень легко – или через дворцовый переворот, или через армейский переворот. Очень много есть разных способов.
Режим ничего не дает, не приносит стране. Он ушел в глухую злобную оборону, и это никому не нравится. Посмотрите, сколько сейчас ловят, губернаторов, министров. Вообще, кому понравится в Кремле, чтобы на следующий день поймали его или сделали обыск в квартире жены и дочери? Это все очень стремно.
То, что людям не дают читать стихи на площади, – это тоже свидетельство абсолютного упадка. У нас же в России главная идеология – это национал-пофигизм, он разлит по всей массе. Но власти и это не подпитывают. Они в Кремле в последнее время играют против себя.
Они делают очень грубые вещи с дальнобойщиками. Это опасная штука, потому что это другая сфера, и они ошибаются.
Молодежь упустили. И вот это "патриотическое" воспитание. Религию они упустили – церковь вообще повела себя просто как хищница, отпугнула огромное количество населения от себя.
Путин пришел на трон достаточно неуверенным в себе человеком, но вместе с тем в нем было желание какие-то вещи сделать (вместе с Касьяновым) – догнать Португалию, например. Это же было вполне ощутимо. Потом это все не получилось.
И мы тут сталкиваемся с тем, о чем не принято говорить: не получилось не только потому, что режим гнилой. Очень сложно работать с народом, который в историческом плане оказался с перебитым позвоночником.Из-за того, что народ был в плохом состоянии, надо было идти очень далеко в либеральных реформах. Путин не был к этому готов.
Возникает иногда ощущение, что молодые люди, школьники, студенты начальных курсов, живущие в гаджетах, оскорбились не столько тем, что власть коррумпирована, что власть врет и ворует, сколько тем, что маркером этого всего оказался Дмитрий Медведев, человек с гаджетом в руках. Они его как бы считали своим, но вдруг этот свой их обманул.
Я не думаю, что они считали Медведева своим. Медведев – фигура забавная. С одной стороны у него вполне либеральный бэкграунд. С другой стороны однажды он показал свое огромное безволие на переломе 2011-2012 годов, отказавшись от борьбы за второй срок или просто за то, чтобы взять этот срок. Он сдался, сдался, как человек, который после этого уже не может прийти в себя. Потом его замечательным образом окружили коррупцией.
А молодежь все-таки пока еще маргинальна. Я не думаю, что мы имеем право говорить о молодежном движении, как о мейнстриме. Это еще пока где-то, чуть-чуть в Москве, Питер тоже начинает активизироваться. В общем, это положительный знак.
Но мы должны знать, что российское будущее непредсказуемо, гадать, что будет – это не значит говорить серьезно. Ясно, что оно открыто чудовищным последствиям еще более жесткого и мракобесного режима какое-то время. Потом вообще все может развалиться. Или в будущем будет переходный период, который может возглавить тот же Медведев.
Сейчас, поскольку идет долгая агония режима, режим, конечно, будет бросаться в сторону ужесточения. И в этой агонии могут появиться совсем чудовищные представители будущей власти.
Но с другой стороны, на самом деле элита не пронизана идеологическим конфликтом с Западом. Она притаилась, но она не антизападная в массе своей. Если дать ей слово, то элита, скорее, пойдет на примирение с Западом.
КОММЕНТАРИИ