"Громадское ТБ" появилось накануне Майдана, и когда начались события на центральных улицах Киева, стала голосом Майдана и символом Майдана. Символично, что спустя некоторое время "Громадское" пережило свой внутренний кризис. А журналисты стали заниматься не свойственным им делом: они стали не просто влиять на власть, не только бороться с коррупцией. Они сами на некоторое время стали властью. Кто-то оставил профессию и стал политиком. Мустафа Найем работал на "Громадском", а сейчас – в Верховной Раде Украины.
— Было насколько проще, когда вы были журналистом, объяснять аудитории что-то, чем сейчас, когда вы народный депутат? Или легче сейчас стало?
— Ну, просто когда ты журналист, ты не объясняешь свою позицию, ты объясняешь позицию тех, о ком ты пишешь. Это очень удобная история. Ты всегда можешь сослаться на объективность, всегда можешь сослаться, что это не твои слова, а слова твоего ньюсмейкера или слова какого-то чиновника. Иногда ты можешь высказывать свои предположения или свои идеи. Но, как правило, ты не несешь никакой ответственности…
— А сейчас?
— А сейчас ты, конечно, несешь ответственность.
— А слова подбирать труднее? Можно сложные вещи объяснить просто или приходится их умалчивать и утаивать?
— Нет, проблема не в этом. Проблема в том, что, к сожалению, в сфере медиа, в сфере информации и в политике зачастую важна не реальность, которая происходит, а интерпретация этой реальности. А интерпретация реальности зависит уже от того, у кого громче голос, у кого больше медиа, у кого больше возможностей и коммуникативных способностей.
— Страна стала жестче за три года?
— Она стала не жестче. Она стала агрессивнее. И атмосфера стала агрессивнее. Но, с другой стороны, ну как… это не процесс в одну сторону. С одной стороны, она, конечно же, стала очень жестче и агрессивнее. С другой стороны, стала намного взрослее и осознанней. Потому что нельзя сказать, что война сделала все черно-белым. За три года президентства Петра Порошенко и вообще за три года после Майдана было огромное количество поводов людям взорваться в протестах. И одна из причин, почему это не происходит, не потому, что люди стали пассивнее, или не потому, что они менее агрессивные. А потому что появилась осознанность, понимание, где те инструменты, которые можно использовать, где те инструменты, которые нельзя использовать сейчас, или нецелесообразно.
— Ну, например, выйти на улицу.
— Выйти на улицу можно. Почему? Сейчас люди выходят на улицу очень много. И более того, если видите, эти акции достаточно действенны. Но, условно говоря, не переходить в какие-то радикальные меры.
— Нет ощущения, что страна закрывается в себе? И, скорее, идея изоляционизма и национализма, жить в своих интересах превалирует над идеей трехлетней давности, может быть, немножко благодушной, что Европа сейчас откроется, и все будет хорошо.
— Я скажу немножко по-другому. Если сравнить Украину с той Украиной, которая была до Майдана, то, очевидно, это есть, есть причины этому. Но если мы сравним Украину с теми странами, которые были три года назад, то давайте посмотрим, а что происходит во Франции, а что происходит в Штатах.
— Кто локомотив…
— Нет, подождите. Это очень важно. То есть те страны, в которые мы движемся, и ценности, которые были для нас важны, сейчас оказались более закрытыми, более ведут изоляционную политику, чем Украина. Украина, которая находится во время войны. И в этом смысле, я бы сказал, что Украина сейчас – одна из самых открытых стран Европы.
Давайте посмотрим правде в глаза. Посмотрите на Испанию, посмотрите на события в Берлине, выборы Ле Пен – это же все одно и то же. И в этой истории Украина продолжает говорить о том, что у нас есть равные права для всех, продолжает говорить о том, что мы все равно идем в эту сторону, продолжает говорить об этих ценностях и продолжает говорить о евроинтеграции. Где-то, возможно, наивно, где-то романтично. Поэтому в этом смысле Украина, конечно, стала жестче. Но мне кажется, что внутренняя открытость и потенциал внутренней открытости, конечно, остался.
— Я сейчас один сюжет покажу нашим зрителям про людей, которые те знания и умения применили для того, чтобы, например, в армии появились дроны – они делают дроны, а потом это превратилось в бизнес. Они стали лучше и создали рабочие места в той ситуации, в которой сейчас, казалось бы, это сделать невозможно.
В следующие выборы, настанут рано или поздно, вот такие люди, они могут прийти на ваше место.
— Да.
— Будет ли их много, таких людей, которые сменят нынешний состав, например, парламента и министерств, ведомств и прочее. Вот людей, которые сейчас воевали, которые сейчас научились выживать на войне, которые были волонтерами, которые сейчас делают то, что делали вы до Майдана – работали журналистами. Или это окно закрылось в 2013 году?
— Я думаю, что нет. Более того, я считаю, что это, пусть нас обвиняют, в чем хотят, но я считаю, что это золотое время нашего поколения в Украине. Потому что на самом деле то огромное количество людей, которые в один момент получили возможность что-то решать, делать самим и влиять – да, это еще не системно, да, это еще не касается больших решений в стране. Но это только начало. Но я всегда хочу напоминать и напоминаю всем, что у наших соседей такой возможности еще не будет лет 50, а, может, и 100. Я про белорусов, например, и про наших российских сверстников. То есть мы реально как поколение получили возможность влиять на ситуацию.
— Возможно, у них появится возможность, просто они добьются этого другими механизмами, другими способами.
— Я не знаю, не уверен, не знаю. У меня есть большой скепсис по отношению к новому поколению наших соседей. Как говорил Че Гевара: "Быть молодым и не быть революционером – в этом есть какое-то извращение". Это не вопрос в том, что надо все время делать революции, но когда молодое поколение, наши сверстники заражены тем же страхом, который овладевал людьми и который правил людьми во время Советского Союза, а Советский Союз уже умер 25 лет назад – в этом есть какая-то странная история.
Поэтому мне кажется, что в нашей стране, да, это люди, еще раз, они еще не систематизированы, да, у них еще нет опыта, да, они еще робко смотрят в сторону власти и возможности управлять, но они уже четко знают, чего они делать не будут, и они четко понимают, чего они хотят. Мне кажется, это начало. Более того, вы просто смотрите Киев. А если вы поедете в регионы, то вы увидите там огромное количество молодых людей, которые, так или иначе, уже чуть-чуть, уже вот-вот-вот, они уже близко. Это либо активисты, либо волонтеры, либо военные, которые там были. И эти люди понимают, что вот уже нет кого-то, кто научит тебя жить.
КОММЕНТАРИИ