Мировая премьера картины "Видение бабочки" ("Бачення метелика" – укр.) Максима Наконечного пройдет в конкурсе "Особый взгляд" 75-го Каннского кинофестиваля. В эту секцию отбирают фильмы, которые, по мнению организаторов, могут существенно повлиять на развитие киноискусства, а также выделяются оригинальной идеей и эстетикой.
Лента создана в копродукции Украины, Чехии, Хорватии и Швеции. Это жесткая, сюрреалистическая история о женщине-воине, которая отказывается быть жертвой. После освобождения из вражеского плена аэроразведчица Лиля пытается вернуться в мирную жизнь. Травмирующие воспоминания о пережитом вырываются на поверхность, как во сне, но что-то внутри героини не позволяет забыть, почему она должна жить дальше.
Сосценаристкой картины выступила Ирина Цилык, отмеченная призом на "Сандэнсе" за документальную драму "Земля голубая, будто апельсин". Главную роль исполнила Рита Бурковская. Ее кинодебют состоялся в фильме "Парфенон" литовского режиссера Мантаса Кведаравичюса, убитого в Мариуполе в конце марта. Главную мужскую роль исполнил Любомир Валивоц. Среди актерского состава также известная украинская сценаристка, драматург и режиссер Наталья Ворожбит, актер и волонтер Мирослав Гай, а также реальные врачи и военные, в том числе бывшие пленные.
Мы поговорили с Максимом о его режиссерском становлении, об опыте тех, кто прошел плен, и о кинофестивалях как полях битвы за Украину.
– Оказывается, в вашей биографии есть участие в детском телешоу "Самый умный". Как это повлияло на вас?
– Самым решительным образом: продюсер программы Владимир Оселедчик (известный украинский документалист – НВ) преподавал режиссуру в Университете имени Карпенко-Карого. Он набирал курс и посоветовал мне и моей близкой подруге походить свободными слушателями к нему и потом определиться. Так мы начали каждую субботу кататься в Киев – я из Одессы, Юля из Херсона. До этого я посещал театральную школу, думал поступать на актерский, но именно в Киеве влюбился в режиссуру.
– Кстати, многие выпускники кинофакультета вспоминают об учебе довольно иронически…
– Только лучшие воспоминания. Да, условия были непростые. Но мне очень повезло с мастерами, которые нас учили специальности. Каждое занятие и каждая работа были сознательны, наполнены, многослойны. И курс шикарный. Мы очень сдружились и сегодня наблюдаем друг за другом. Я до сих пор использую опыт и контакты, приобретенные в университете.
– Ваш фильм сделан компанией TABOR Production, в которой вы являетесь сооснователем. Их проекты получают призы на фестивалях Берлинале, IDFA, DOK Leipzig. Как вам удалось столько достичь за относительно короткий срок?
– Мы создавали эту компанию в молодом возрасте по настоятельному совету бабушки нашей коллеги Лизы Смит, не совсем осознавая, что делаем. Но в итоге собственное продюсирование позволило нам ставить авторский замысел в приоритет. И то, что мы менялись ролями, были режиссерами и продюсерами в проектах друг друга, тоже дало многое.
– Как вы пришли к идее "Видения бабочки"?
– Я монтировал документальный фильм "Невидимый батальон" о женщинах на войне. Там одна героиня сказала фразу о плене, и я задумался, что же ожидает женщину в такой ситуации. Что может быть страшнее смерти? Так, собственно, и получил завязку. Потом мы с Ирой Цилык придумали, как развить сюжет.
– Что за история вышла у вас в итоге?
– О преодолении последствий травмы и о выживании. О спасении. Отсюда, кстати, и рабочее название проекта – "Спас". Мы говорим о последствиях травмы, нанесенной войной – той войной, которая, на самом деле, проходила в предчувствии еще большей войны.
– Я заметил, что сквозной мотив ваших работ – сильные самостоятельные женщины в экстремальных обстоятельствах, в сюжетах, которые воплощаются на экране в достаточно необычной, отчасти сюрреальной стилистике.
– Мы пытались разными средствами выразить то, что происходит с героиней, через что она проходит не только в личностном или социальном контексте, но и в метафизическом, экзистенциальном. Мы задавались вопросом, насколько это уместно. Но потом реальность показала, что такой подход весьма актуален.
– Вы много общались с теми, кто прошел плен?
– Да, в процессе подготовки к съемкам разговаривали с бывшими пленными, и женщинами, и мужчинами. С теми, кто подвергся тому или иному насилию. А исполнительница главной роли провела отдельное исследование. Некоторые из бывших заложников принимали участие в создании фильма. Мы пытались использовать их опыт при съемках.
– Чем поразили вас эти истории?
– Все они поражают по-разному. Истории женщин, которые были в плену и тем или иным образом подвергались насилию, в том числе сексуальному, – это очень больно. Больше всего впечатляет другое: перед тобой человек, прошедший ад, но сила его духа позволяет ему продолжать жить – и ты, как следствие, в полной мере ощущаешь ценность самой обыденной, вроде бы привычной жизни. Вот что самое поразительное.
– Какие у вас ощущения по поводу отбора в каннскую программу?
– Довольно неоднозначные. Конечно, я понимал, что должен был чувствовать радость. И я ее чувствовал, мне было очень приятно сообщить об этом своим соавторам и актрисе, потому что они очень долго делали фильм, очень вложились в него. Но полномасштабный восторг не пришел.
– Почему?
– Потому что сейчас нет внутри достаточного эмоционального пространства. Его приходится отдавать под другие нужды и более насущные запросы.
– Станет ли для вас проблемой участие российского фильма в основном конкурсе?
– Мы понимали, что там есть российские фильмы. Мы также осознаем, насколько киноистеблишмент похож на истеблишмент политический и экономический. Насколько он кажется лицемерным за счет своей неповоротливости, нежелания менять комфортные способы своего существования. Но у нас все просто, один приоритет: всюду, где только можно, говорить о войне в Украине, тем или иным образом приближать победу, приближать нашу евроинтеграцию, усиливать украинский голос, преодолевать имперский нарратив, наращивать антиколониальный дискурс. Чувства – это одно, а намерения – другое.
– Где вас застали боевые действия?
– Я все время был в Киеве. Только отлучился в Одессу навестить мать, и за эту неделю освободили Киевщину. Поэтому я вернулся и начал снимать. Мы с коллегами из "Табора", по сути, поселились вместе в офисе, снимаем много материала и понимаем, что из этих историй когда-нибудь получится короткий или полный метр, но трудно сказать о чем. Что-то выйдет после войны. И еще немного по касательной занимаемся волонтерством.
– Но у вас же были режиссерские планы перед вторжением. Что с ними?
– Я как раз доделывал заявку в Украинский культурный фонд на разработку второго игрового сценария, очень в него верил, он очень меня вдохновлял. Я себе пообещал, что после "Видения бабочки" обязательно сниму комедию. Но, конечно, эта история изменится. Найдется что делать. Главное – чтобы все были живы и победили.
