Фильм Queendom выпускницы школы Марины Разбежкиной Агнии Голдановой получил приз жюри NEXT:WAVE на международном кинофестивале CPH:DOX! и сейчас путешествует по международным кинофестивалям. Главная героиня фильма – Джена Марвин, дрэг-квин, российская квир-художница и активистка, бежавшая из России после начала полномасштабной войны в Украине.
Режиссер фильма следила за героиней на протяжении нескольких лет. Помимо перформансов художницы, мы узнаем о ее конфликтах с учителями и соседями, а также наблюдаем за непростым общением с ее единственными родственниками – бабушкой и дедушкой в родном Магадане. Дедушка – типичный советский человек старой закалки, пронизанный православным христианством и консервативными представлениями о гендере. Он и его супруга по-прежнему называют Джену Геной, не принимают ее видение себя, образы и стиль жизни, и требуют, чтобы она нашла "нормальную" работу.
Одетая в диковинные и яркие костюмы, изготовленные из переработанных материалов, на высоких каблуках, Джена сначала эпатирует людей на улицах Магадана, а позже начинает заниматься активизмом и протестовать против правительства на московских митингах. Ее цель – изменить представление людей о красоте и гомосексуальности, привлекая внимание к преследованиям сообщества ЛГБТКИА+ и протестуя против войны в Украине.
Мы поговорили с режиссером фильма Агнией Голдановой о работе над картиной.
– Как вы познакомились с Дженой?
– Мы познакомились, когда я делала исследование для документального сериала, который должен был быть о нескольких дрэг-квин. Я искала героев, хотела их найти в разных уголках России – в Сибири, на Кавказе, в сложных местах. Но после того как мы познакомились с Дженой, я поняла, что мне не нужны никакие другие герои, что я буду делать полнометражный фильм про нее.
– Во время фильма мы видим, как Джена взрослеет – как художник и как человек. Вы зафиксировали ее становление как художника. Когда вы готовились снимать фильм, какие задачи сценарные вы себе ставили?
– Сценария не было, я считаю, что документальное кино надо делать без него. Для меня большая часть создания фильма – это следование за героем, ожидание того, что тебе реальность преподнесет. Многие на Западе продумывают досконально, что должно быть в фильме, но так как я выпускница Разбежкиной, я придерживаюсь метода Марины Александровны: быть открытым к реальности каждый день.
Когда мы начали снимать Джену, конечно, у нас не было представления о том, как это все закончится. Мне хотелось рассказать частную историю про то, как живут ЛГБТК+-люди в России, потому что это все происходит за закрытыми дверями. Тогда негласно еще все было разрешено, но все равно никто, как Джена, так не маршировал по улицам в нарядах. Обычно все происходило в каких-то клубах, на специальных вечеринках, поэтому уже тогда все это выглядело нестандартно.
А то, что в фильме видно, как она растет, для меня это был гигантский подарок как для документалиста. Это редкий случай, когда событие происходит прямо перед тобой и ты в моменте все это фиксируешь. Это было очень интересно. Мы снимали несколько лет, и она действительно выросла – и как человек, и как художник, и как политически активный гражданин.
– Вы, как человек постарше, каким-то образом влияли на ее взгляды? Может быть, предостерегали ее от каких-то действий?
– У меня своя личная позиция, и я, конечно, ходила на все митинги в Москве последние несколько лет. Но я никогда не пыталась навязать свою позицию Джене, хотя мы много об этом говорили, потому что это все происходило вокруг. И она спрашивала меня, что я думаю. И я, и оператор, мы, как люди постарше, рассказывали о том, что мы думаем. И в какой-то момент она мне позвонила, сказала, что хочет пойти на митинг в поддержку Навального, что у нее есть идея костюма. Я, конечно, сказала: "Да! Пойдем снимать". Но прежде чем мы туда выдвинулись, мы все проговорили, все возможные сценарии того, что у нас будет происходить, если нас арестуют, как мы будем действовать.
У меня был с собой рюкзак с ножницами, чтобы разрезать скотч, там же была ее одежда, чтобы она смогла переодеться, паспорта и так далее. Но каким-то чудесным образом нас в тот вечер не арестовали, хотя было очень много ситуаций, когда это могло случиться, но этого не произошло. Были как-то лояльно настроены тогда к нам.
– Мне кажется это потому, что Джену даже полицейские боялись. Она все-таки не просто дрэг-квин, а художник-перформер.
– Да, я тоже считаю, что она – про искусство. Хотя ее творчество вышло из дрэг-эстетики. И когда мы познакомились, она стремилась в этот мир дрэг-квин, но для них она была странная, они ее не принимали. Она два или три раза подавала заявку на конкурс в Петербурге, который называется Russian drag-queen, но ее туда не брали. Потому что там существует определенное правило: на сцене нужно презентовать довольно конвенциональный образ женщины, а Джена совсем не подходила под него по всем параметрам. Она гораздо шире и глубже, чем обычный и общепринятый дрэг-квин-образ.
– В начале Джена говорит, что она не собирается уезжать, что она хочет заниматься своим искусством только в России, чтобы менять отношение к ЛГБТК+-людям в России. Но фильм все-таки заканчивается ее побегом в Париж из-за войны.
– Да, все время, что мы снимали, у нее была такая позиция по поводу отъезда. Когда мы познакомились, она даже не осознавала, что у нее есть аудитория. Когда про нее написало несколько иностранных изданий и у нее стало появляться больше подписчиков, у нас состоялся очень классный разговор. Она вдруг осознала, что у нее есть платформа для того, чтобы попытаться поменять взгляд людей на квир в России. И тогда зародилась ее активистская позиция.
Борьба за свободу ЛГБТК+ в России, конечно, не бессмысленная, но тяжелая. И вряд ли в ней можно добиться каких-то результатов. Но я ужасно горжусь, что Джена ни разу не отступила от своей позиции. Хотя были моменты, когда я ей говорила: "Может, не стоит этого делать?" Например, когда она собралась идти к парку Горького в день ВДВ. Мне было страшно за нее.
Но она ни разу мне не сказала: "Хорошо. Я не буду". Она, наоборот, говорила: "Раз я решила, я буду это делать. Потому что мне кажется, что это такой же день, как и все остальные". И нам ничего не оставалась, кроме как идти за ней и максимально обезопасить. Я все время разговаривала с юристами и адвокатами на случай, если нас арестуют, смотрела ближайшие больницы на случай, если на нас кто-то нападет, чтобы хоть как-то держать в руках ситуацию.
– Может быть, как раз благодаря вашей камере на нее не напали? Она была преградой. Хотя, казалось бы, для десантников нет преград.
– Конечно. Хотя мы всегда говорили о дистанции, на которой должна была быть камера. Потому что ей хотелось, чтобы это был все-таки перформанс на улице, а не выглядело как съемка. Но в то же время, как только ты оказываешься в пространстве с камерой, камера меняет все вокруг себя. Люди абсолютно по-другому реагируют, и реальность меняется.
– Были ли у вас какие-то проблемы с доступом во время съемок? Как я понимаю, когда в колледже был педсовет, туда с камерой не получилось попасть.
– Да, из колледжа нас выгнали, но у Джены была петля, и мы записали звук с педсовета. Но это был единственный раз. В супермаркете, например, мы снимали в открытую, потому что люди должны знать, что их снимают. Мы никогда не пытались прятать камеру. И не было проблем. Был еще момент, когда Джена ходила с дедушкой в военкомат в Магадане, у нее тоже была петля, но она ее выключила, и нам не удалось записать звук.
– Тот факт, что она, такой внутренне свободный и бесстрашный человек, родилась в Магадане, городе, ассоциирующемся прежде всего с ГУЛАГом, потрясающий. Хотя, как говорит тетя Джены, Юлия, в самом начале фильма: "У нас в ДНК страх и раболепие". Вы, как человек со стороны, чувствовали это там?
– Хочу начать с того, что когда я искала продюсера, Аскольд Куров меня тогда познакомил с Игорем Мякотиным. Я ему послала кусочек видео из зимнего Магадана, и он буквально на следующий день предложил созвониться. И первое, что он сказал, – это то, что он обалдел от того, что увидел. Потому что он сам из Магадана. И для меня это был знак судьбы. Из большого количества людей, с которыми я могла бы начать работать, это было первое и точное попадание. Игорь, будучи мальчиком-геем, как никто другой знает, как расти в таком месте, как Магадан. Мы сразу поняли, что нам стоит работать вместе.
А что касается страха, я очень хотела показать, что Джена именно из Магадана, как это влияет на восприятие свободы. Я пыталась открыть этот разговор с бабушкой и дедушкой, но они наотрез отказывались говорить об этом. Это удивительно, что через поколение от бабушки и дедушки Джена настолько другая. Юлия – это единственный член семьи, который поддерживает Джену во всех ее начинаниях. Все остальные считают, что то, что она делает, – это позор. И открыто об этом говорят и пишут.
Но глядя на Джену, как будто бы есть надежда на то, что, может быть, следующее поколение будет чуть более смелым в своих высказываниях. И я надеюсь, что история Джены дойдет до России, хотя я не понимаю, как это сделать сейчас. Но я надеюсь, что молодое поколение увидит историю Джены и люди не будут боятся быть собой и свободно высказываться.
