О создании Союзного государства Россия и Беларусь договорились еще в 90-х. Но согласовать формат так и не смогли: Москва склонялась к поглощению Беларуси, Минск – к сохранению независимости. Спустя годы и в России, и в Беларуси люди научились относиться к идее Союзного государства как к политической игре, и не больше. Хотят ли белорусы объединения сегодня? Говорим об этом с белорусским медиаэкспертом, журналистом Павлюком Быковским.
– Помогите, пожалуйста, разобраться. Весь последний год в Беларуси продолжается сопротивление против режима Лукашенко, Евросоюз это движение поддерживает, Россия решительно осуждает. Можно ли эти протесты называть "антироссийскими" или "проевропейскими"?
– Тут довольно любопытная вещь получается. Политический кризис 2020 года, когда Александр Лукашенко как минимум потерял доверие большинства белорусов, показал, что его оппонентами являются не только те, кто выступает за европейскую интеграцию, но и те, кто выступают за российскую интеграцию, то есть интеграцию с Россией. И таких людей было довольно много.
Когда пропаганда попыталась покрасить протестующих исключительно в белорусских националистов, это было искусственно. Русскоязычной Светлане Тихановской приписывают то, что она собирается навязывать белорусский язык. Это все очень смешно выглядит изнутри, но для человека снаружи это может работать.
– Понятно, радикальный национализм противников Лукашенко – пропагандистский миф. Есть ли у вас данные о том, как много белорусов поддерживают интеграцию с Россией? Менялось ли общественное мнение со всеми колебаниями в отношениях Минска и Москвы?
– Ну вот, смотрите. Если брать начало 90-х, то для многих белорусов разрыв хозяйственных связей с Россией воспринимался как серьезная такая угроза. Потому что Беларусь была сборочным цехом или цехом по переработке сырья, которое поступало из России. И основной рынок был в России.
Сейчас ситуация – не скажу, что она принципиально изменилась с точки зрения экономики, там разное есть. Но сейчас большой нефтеперерабатывающий завод, и еще добываем калийные удобрения. Все остальное более факультативно. Но отношения с Россией уже не занимают такое большое значение в голове у белорусов. Потому что привыкли жить уже самостоятельно и, в принципе, хоть и смотрим российские телеканалы и российский автопром часто называем отечественным, но это все равно уже не так, как в начале 90-х.
У нас есть примерно около трети сторонников большого такого интеграционного проекта с Россией. Но количество людей, которые выступают за то, чтобы мы стали единым государством, одним государством, потеряли белорусский суверенитет – ну, это уже на уровне 5-6 процентов.
Разные соцопросы дают разный результат. И в зависимости от того круга, где вы находитесь в вашем информационном пузыре, вы можете либо вообще не видеть таких людей, либо общаться только с такими людьми.
Белорусская государственная пропаганда достаточно долго выступала за интеграцию. Но это было время, когда Александр Лукашенко мог надеяться примерить шапку Мономаха. Ну, то есть не знаю, насколько это была рациональная надежда, но, по крайней мере, при Борисе Ельцине, в принципе, интеграция у нас очень пропагандировалась.
При раннем Путине она стала пропагандироваться более осторожно, и сейчас она приняла такой вариант, что уже мы меньше говорим о том, что нам нужно отказаться от своей валюты, от своего суверенитета. Мы говорим о том, что мы интегрируемся очень глубоко, но хотим жить в отдельных квартирах.
– Как стоит понимать последний всплеск "крепкой дружбы"? Может, теперь Москва окончательно возьмет режим Лукашенко под свое крыло? Или Минск все-таки сохранит самостоятельность и попытается наладить отношения с Западом?
– На самом деле Россия не очень-то стремится финансировать белорусский правящий режим. В частности, у нас есть долги, и у нас есть реструктуризация задолженности. Но, например, компенсацию за грязную нефть мы так и не получили, хотя об этом разговоров было уже больше года.
Все в этой игре предусматривает бесконечные торговли, и одним из элементов торговли может стать освобождение политзаключенных, которых в Беларуси уже больше четырех сотен.
И вопросы эти, в принципе, для официального Минска не являются настолько необычными. У нас были периоды и после 10-го года, и после 6-го года, когда торговали политзаключенными. На Западе всегда находится тот, кто вступит в такие переговоры, потому что гуманитарные ценности имеют значение.
