Наталья Ворожбит – известный украинский драматург, сценарист и трехкратный номинант "Золотой маски", лауреатка премии Women In Arts (2020). Среди ее работ – пьеса "Саша, вынеси мусор" о мертвом украинском солдате и "Дневники Майдана". В 2009 году Ворожбит работала над сериалом "Школа" Валерии Гай Германики, а в октябре 2015-го стала одним из основателей киевского Театра переселенца.
В украинском кино Наталья активно работает последние два года. Она написала сценарий к картинам "Киборги" об обороне Донецкого аэропорта, "Дикое поле" по роману Сергея Жадана "Ворошиловград" и к сериалу "Поймать Кайдаша".
"Плохие дороги", снятые по одноименной пьесе, – режиссерский дебют Натальи. Это несколько новелл, объединенных темами войны и дорог, плохих не только дорожным покрытием, но и событиями, на них происходящими.
Премьера картины состоялась на Венецианском фестивале. Мы поговорили с Натальей Ворожбит о режиссерской тирании, страхах и политике.
— Как появилась пьеса "Плохие дороги"?
— Мне ее заказал лондонский театр The Royal Court в 2015-м, после того как там узнали, что я езжу в прифронтовую зону, чтобы собирать материал для "Киборгов". Сначала Молли Флинн, знакомая американка, которая исследует документальный театр на постсоветском пространстве, заказала мне маленькую документальную пьесу. Я написала женский монолог об отношениях журналистки и офицера АТО, с которого начинаются "Дороги".
Молли устроила читку в галерее "Сохо". В читке участвовала актриса из The Royal Court, также пришли мои друзья из театра, они послушали монолог и сказали: "Потрясающе! Хотим большую пьесу!" Так что я параллельно писала "Киборгов", "Кайдашей" и "Плохие дороги". Была на самом деле очень рада, потому что "Киборги" – для широкой аудитории, чисто мужская история, а мне хотелось другие переживания куда-то выплеснуть. "Дороги" дали прекрасный повод. Все-таки в театре ты более свободен, можешь быть острее, жестче, откровеннее, чем когда делаешь кино для широкого зрителя. Пьесу поставили, так она начала свою жизнь.
— Пьеса основывается на реальных событиях?
— Истории, конечно, частично подслушаны. Но среди них нет ни одной, которую бы кто-то рассказал только про себя. Понятно, что они додуманы, художественно переосмыслены.
— Ты вынесла с фронта свою собственную травму?
— Конечно. Иначе я бы ничего не написала. Я подключалась эмоционально, многие люди стали близкими. Были потери… Мне очень помогло, что я пропустила это через себя.
— Что тебя там наиболее поразило?
— Во-первых, то, что люди к этому всему привыкают. В Попасной мы жили в комендатуре, она прямо в центре. Зима, мороз – и вот всю ночь ты не спишь, но не из-за холода, а потому что постоянно бахает. Кажется, что идет полномасштабная война. А нам утром надо в школу. Думаю: "Наверное, школу закрыли, никто туда не пойдет". Смотришь утром в окно: идет бабушка, внучку в школу ведет. И солнце светит, и снег блестит, и жизнь продолжается. Это меня, конечно, очень впечатлило.
И настолько грустно, больно и отчаянно там было тогда, в 2014-2015 годах, по моим ощущениям. Сколько тоски, обреченности. Это чувствуется во всем: в домах, в деревьях, в походке людей. Сплошная посттравма. Понятно, что сейчас, когда приезжаешь в ту же Попасную, там намного веселее. Но все равно. Чуть глубже копнешь – все по-старому.
— Как тебе удалось снять полный метр без режиссерского опыта?
— Понятия не имею. Спасибо, конечно, крепкой команде, продюсеру, оператор прекрасный. Поддерживали меня хорошо. Еще мне помогло, наверное, то, что перед этим на "Кайдашах" поработала шоураннером и сам процесс освоила хотя бы. Хотя это совершенно другая история. А вообще у меня тряслись руки на съемках первых новелл.
— А переломный момент, когда почувствовала уверенность?
— Помню. На съемках третьей новеллы. Последняя смена уже часов 18 была, и основной оператор уехал – его заменял другой. То есть все на твоих плечах: вся съемочная площадка на тебя смотрит, все ждут твоих решений, твоих команд, и это, конечно, страшно. Но справилась.
— У тебя есть какой-то определенный метод работы с актерами? Обычно именно актерский состав – наиболее уязвимая часть нашего кинематографа.
— Мы репетировали. Много разговаривали. Не знаю, мне, наверное, повезло. Я поначалу боялась актеров из-за историй о том, как они сжирают дебютантов. У меня все оказались волшебными, все старались, все были настолько открытыми и доверчивыми, что я даже растерялась. Думала, что будет сопротивление, что придется что-то доказывать. Нет, все происходило в любви и понимании.
— Но сомневаться приходилось?
— Ночи перед утверждением! Самое тяжелое – это когда надо окончательно утвердить актерский состав. Потрясающе сделал Юра Кулинич своего насильника в подвале. Но я настолько сомневалась, ты даже не представляешь. Я по-другому видела этого персонажа, очень переживала. Он пришел и оказался единственным исполнителем, из которого органично, из глубины шла вся жесть и все раскаяние – было страшно, когда он говорил эти вещи. Но он невысокий, милый, улыбчивый, с такой немного восточной внешностью, чего мне не хотелось. Потому что лишние смыслы могли возникнуть. Я страшно сомневалась. Сейчас думаю: какое счастье, что я его утвердила.
– Ты открыла в себе что-то новое? Поняла, что можешь быть тираном на площадке?
— Никаких открытий: я и есть тиран и диктатор. Страдаю от этого, но мне надо все контролировать. Но на "Плохих дорогах" особой тирании не требовалось, все работали с самоотдачей. Подруга, которая пришла на площадку, заметила: "Самые мрачные люди здесь – ты и оператор". Обычно кто-то добрый полицейский, а кто-то злой. А мы с Вовой Ивановым оба мрачные. Я от страха и неуверенности, а Вова просто такой на лицо, хотя на самом деле добрейший души человек. Наверное, один наш вид стимулировал хорошо работать.
— Как прошла премьера в Венеции? Как вас принимали?
— Мне не с чем сравнивать. Мой первый фестиваль, первая премьера. Солнце, море, доброжелательная публика. Аплодировали. Зрителям из-за карантина запрещали ставить вопросы, так что их модератор поставил, я как могла ответила. Подходили люди, поздравляли. Наверное, так на каждой премьере. Все говорят, что хорошо прошло. Я же проволновалась все это время. Понятно, что при переводе теряется куча вещей. Не реагируют на те шутки, на которые реагировали бы у нас.
— Понимают ли они, что происходит в Украине?
— Все подчеркивали, что им понравилось, что о войне вообще. Вроде и наша война, но в универсальном ключе. Потому что если бы было больше политики, то фильм бы не отобрали. Но там больше о человеке в экстремальных обстоятельствах. Важно, что происходит с психикой, с мужчинами, с женщинами. Я дала несколько интервью и озвучила про российскую агрессию. Но, думаю, там просто боятся даже касаться этой темы. Это некомфортно, зачем? У них рынок с Россией, она стратегический партнер. А мой куратор в программе "Неделя критики" очень четко высказался, причем я его за язык не тянула: "Я не понимаю, что здесь делают друзья Путина" – о некоторых режиссерах на фестивале. Меня это очень согрело.
— Какие у тебя планы сейчас?
— Подали документы нового проекта "Демоны" на питчинг Госкино. Надеюсь, денег дадут и буду снимать дальше, потому что, конечно, Венеция – сильнейший аванс. Если я раньше колебалась, продолжать или нет, то сейчас думаю, что надо попробовать как минимум еще один раз. Ну и важно, мне кажется, не делать большую паузу между первым и вторым фильмом, потому что второй делать страшнее.
— Это уже другая история?
— Да, конечно. На первый взгляд – лав-стори, но тоже, мне кажется, достаточно остросоциальная. И с элементами мистики, с определенным колоритом. В общем, другая совсем.
