"Степное" – полнометражный дебют Марины Вроды. В самом начале карьеры Марина получила "Золотую пальмовую ветвь" Каннского кинофестиваля за короткометражку "Кросс" (2011), однако работа над ее первым полным метром заняла более десяти лет.
Главный герой "Степного", инженер Анатолий (Александр Максяков), приезжает в село, чтобы ухаживать за умирающей матерью (Нина Антонова). Пейзаж – зима или ранняя осень, голые черные деревья, остатки снега на полях, угасающая, но парадоксально живучая украинская провинция. В основу авторской оптики Врода кладет наблюдение: длинные кадры, статичная камера, неторопливый ритм, внимание к деталям. Такой подход дает вдоволь пространства для развития всех линий. Семейное повествование – о матери, Анатолии, втором сыне Алексее (Олег Примогенов) и молодой соседке Анне (Радмила Щоголева), присматривавшей за героиней Антоновой – построено на полутонах, паузах, недосказанностях – иногда мучительных, иногда полных нежности.
Второй, параллельный сюжет – про общину Степного. Массовые сцены – одна из сильнейших сторон фильма. На большинство ролей второго плана Марина отобрала настоящих дедушек и бабушек с Сумщины. В кульминационной сцене поминок в середине фильма, благодаря работе со светом, напоминающей живописный холст (оператор – Андрей Лисецкий), эти герои и героини оглашают собственную летопись. То, как они едят, пьют, смеются, как вспоминают о Второй мировой, о голоде 1947 года, или как кому-то залезла мышь в платье – нарратив большой истории, пережитый на глубоко эмоциональном уровне: сказанное, если угодно, воплощено телами говорящих. Сдержанный, меланхолический реализм Вроды дает тот взгляд на Украину, которого недоставало в кино.
Локарно является важнейшим кинофестивалем класса "А" наряду с Каннами, Венецией и Берлином. "Степное" стал первым украинским фильмом, получившим здесь призы в основном полнометражном конкурсе. Мы поговорили с Мариной Вродой на следующий день после награждения.
Разговор шел на украинском языке.
– Марина, поздравляю с победой! Какие у тебя ощущения по этому поводу?
– Мне кажется, что этот успех неслучаен. Он был результатом многолетней большой работы. То есть не полный сюрприз для меня. Но, конечно, мне спокойнее от этого признания. Могу двигаться дальше. И, конечно, эту победу я разделяю с моей семьей и командой.
– Как появилась идея "Степного"?
– Эта история связала меня с моим детством. Когда произошла Чернобыльская катастрофа, меня четырехлетнюю отвезли в Степное. Родители должны были вернуться в Киев работать. Сестра уехала в Польшу с гастролями. И я помню, что гуляла в Степном с дедом. Он меня пытался развлечь, потому что я очень скучала по родителям. Дед брал меня с собой косить траву. Все было очень красиво. Природа и я одна в этой природе, в бесконечных полях, каталась на деревьях и погружалась в такие фантазии, что даже теряла ощущение реальности.
А потом каждый год я туда ездила и с дедом читала все местные новости, газеты, и мы так сблизились, что он мне рассказывал о своей жизни. Ведь по мере взросления я начала интересоваться историей: что за хутор Степное? Что дед, прекрасно образованный, знающий математику и физику, делает здесь? Так и выявился его плен во время войны в 1942 году. Почти всю войну он просидел в Германии в лагере. Когда вернулся, его не сослали, но он должен был ходить на собеседования к кгбшникам и на карьеру не имел права – так и остался завучем в школе, выше ему не позволяли.
Потом уже мы с отцом ходили к очень классному старому резному дому, где еще моя бабушка жила, и там было очень много фотографий прямо на земле. Фотографии замечательные, там вся моя семья, в белых рубашках. Вот тогда у меня и возник образ, очень простой, может, даже грубоватый: яма в земле – то ли могила, то ли там спрятаны сокровища, как эти фотографии – одним словом, память. И я знала, что будет собака, которую убьют. С этого все и началось.
– Ты описываешь село как поэтическое воспоминание, но в фильме это село, по которому протоптался ХХ век всем весом.
– Конечно, детство всегда ярче. Но я видела, как эти старики уходят, и появилась такая идея. Потому что они уходят неназванными. Многие из них не назвали своих историй. Что они передали? Были они или не были? Я возвращаюсь к прошлому и думаю: "В чем дело? Что у нас не так пошло?" Ведь мой дед молчал всю жизнь. А если говорил, например, о войне, то очень точно и осторожно подбирал слова. Он никому не рассказал, что было в том лагере, как его взяли. А когда я была в Германии, то поехала туда, и это оказался Оснабрюк.
– Один из самых ужасных концлагерей.
- Вот так я и узнала, что это была не просто тюрьма. От этого тоже еще больше энергии для фильма. Старики молчали. Я за них не расскажу историю, но могу как-то показать эту боль о нерассказанном. Даже слово "боль" не то. Надо дать этому какое-то пространство. А что было с Украиной после Второй мировой – с этим тоже мало что делают. Вообще-то моя семья из Михайловки, но когда пришли большевики в 1917 году и земли раздавали, то рядом возник хутор Степное.
– То есть он – ровесник советской власти?
- Да. Как возник, так сейчас и исчезает. Это распад. Поэтому "Степне"("Степное" на украинском – НВ) – не о селе. Это история умирания, исчезновении мира. А с другой стороны, это судьбы и живые люди. И там есть определенная социальная критика.
– Кстати, о людях. Расскажи немного об этих дедушках-бабушках. Как ты с ними работала?
– Я искала людей внешне интересных и с историями. Как только я говорила, что здесь жил мой дед и я дочь Анатолия, то сразу становилась своей. Важны люди и локация. Место для меня было важной метафорой времени. Кажется, что это такое прошлое, а может, и настоящее. Я подбирала как можно более старых людей, но чтобы они физически могли принимать участие в съемках, и чтобы психика позволяла. Они были хрустальными для нас, на площадке присутствовал врач. Сложные съемки на самом деле. Но я хотела просто сложить этот паззл, чтобы мы могли без флэшбека снять о прошлом. Чтобы было ощущение, что мы пропутешествовали во времени. 89-летняя Галина рассказала эпизод про ее 5 лет, еще перед Второй мировой. Баба Маня рассказывает о голоде 1947-го, а ее муж – о том, как гнали пленных. Мне важно, что это прозвучало из уст не актеров, а этих свидетелей.
– Как удалось добиться такой естественности в кадре, в той же сцене поминок?
– Во-первых, среда. Во-вторых, мы с ними предварительно встречались, ели борщ не раз. Мы сидели за столом, и я объяснила, как мы это будем делать технически, чтобы все познакомились. Я говорила: «Если хочется рассказать что-то о себе, то расскажите». Но было важно, чтобы они не начали раньше чем надо, потому что будет только один дубль и все. Вы вспоминаете ваше время, ваше детство, все можно, пьете воду, а если кому-то прям хочется выпить, тоже можно, только очень аккуратно.
То есть у меня были доверие и цель, чтобы они понимали, что я хочу о них рассказать. Чувствовали внимание, защищенность. Им нравилось, как за ними приезжал мой ассистент. Они были актерами на уровне с профессионалами. Я очень заботилась. Поминки мы снимали ровно один день. Монтировали довольно долго. Мне нужны были эти сто лет: начать с чего-то серьезного, с войны, с границ на замке и выйти на смех в конце. И они все сами так и начали говорить. И мы очень натурально зашли в прошлое и вышли через этот смех с мышами и раздеванием на тракторе.
– Понимают ли европейские зрители эти метафоры? О чем они вас спрашивают?
– В Локарно их очень интересовала работа с актерами. Там есть много отсылок, о которых они расспрашивали, уточняли, правильно ли поняли. Конечно, их интересует, какая ситуация в Украине, как я переживаю это все. Как война задела нас лично. В нашей съемочной группе тоже есть убитые.
– Можно об этом подробнее?
– Леонид Понамаренко – best boy, наш главный бригадир, родом из Одессы, погиб на передовой. Мой водитель Михаил Солошенко с женой и ребенком был расстрелян в начале полномасштабного вторжения на Сумщине. Юля, которая снималась у нас в роли продавщицы, из одного с ним села. Она мне рассказала, что он вез продукты на украинский блокпост, они всей семьей почему-то поехали, и по ним выстрелил танк. А первый ассистент оператора Александр Пронин, а также фокуспулер и фотограф Владимир Палилик – все на фронте.
– Какова дальнейшая судьба фильма?
– Год будем показывать по фестивалям. Мы бы хотели, чтобы как можно больше международной публики посмотрело, чтобы написали о своих впечатлениях. А дальше уже кинопрокат. Локарно – наш первый фестиваль, и я рада, что был такой крутой конкурс и у нас сейчас достаточно много прессы.
– Есть ли у тебя идеи для следующих фильмов?
– Я готовлюсь, надеюсь, что можно будет скоро снимать. Думаю, что это будет материал последних лет.
