В Киеве завершился юбилейный ХХ фестиваль документального кино о правах человека Docudays UA. Одним из его центральных событий стала украинская премьера фильма Марка Казинса "Поход на Рим" (Италия), отмеченного номинацией на Премию европейской киноакадемии и рядом фестивальных наград.
"Поход на Рим" рассказывает о расцвете фашизма в Италии и Европе. Сквозной мотив – предпринятый фашистской партией в 1922 году марш на итальянскую столицу, в результате которого Муссолини захватил власть. Марк Казинс анализирует найденную в архивах пропагандистскую ленту A Noi! ("К нам!"), где зафиксированы эти события. Однако, соединяя архивные материалы и эссеистический подход, режиссер предлагает более широкий взгляд на историю, на сегодняшнюю ситуацию с активизацией в мире правых движений (куда Казинс включает и путинский режим), на магию кинематографических образов и на манипуляции этими образами в целях пропаганды.
Важным и эмоционально пронзительным сюжетом служит здесь история безымянной итальянской женщины, поначалу с восторгом принявшей фашизм, но потом отвергнувшей его. Эти реалистичные и полные боли заметки исполнены выдающейся итальянской актрисой Альбой Рорвахер. В целом "Поход на Рим" – это пример кинематографа не политического, но, в соответствии с тезисом Годара, "сделанного политически".
Мы поговорили с Марком Казинсом о любви диктаторов к архитектуре, о великолепии и ужасе Рима и о мотивах путинского вторжения в Украину.
– Марк, итальянский фашизм – достаточно исследованная тема. Почему вы все-таки рискнули взяться за нее?
– В 1990-х я уже снимал о неонацистах и ультраправых, так что был знаком с вопросом. Однажды мои итальянские продюсеры сказали: "У нас есть идея: снять что-нибудь к 100-летию прихода Муссолини к власти. Не хотели бы вы этим заняться?" И я согласился, поскольку это о политическом экстремизме, который меня интересует, но также о визуальной культуре и о том, как кино может лгать или говорить правду, как диктаторы используют образы, чтобы контролировать умы людей.
– Почему вы решили придать фильму именно такую форму: с разбивкой по частям, игровыми вставками, флешбэками?
– Это хороший вопрос. Форма – ключевая вещь. Я люблю собирать структуру фильма заранее. И если это фильм о Муссолини, то логично было бы закончить картину его смертью, но я решил рассказать о казни намного раньше, чтобы потом перемотать назад. Поэтому первые 30 минут посвящены Италии и тому, что там произошло, но потом мы перематываем назад и спрашиваем, что происходило в других странах, каков был эффект от событий в Риме, а потом вновь перематываем назад. И я хотел, чтобы фильм имел музыкальную структуру, поэтому каждая глава названа музыкальным термином, как в симфонии. Звучит немного претенциозно, но знаете, в симфониях есть медленные последовательности и секвенции, и я подумал, что могу использовать такое построение для фильма.
– Хочу еще заметить, что эти музыкальные термины также обозначают те или иные эмоции, например, furioso.
– Именно. Первая часть фильма довольно мягкая: мы анализируем кусок пропаганды, раздражающий, но еще не слишком навязчивый. Позже мы вступаем на более эмоциональную территорию, где в определенный момент появляется гнев. И затем, ближе к концу, где я смотрю на Жозефину Бейкер и людей той эпохи, мы переходим к радости и человечности.
– Как вам удалось заполучить Альбу Рорвахер?
– В таком фильме есть опасность, что все, что мы показываем, – это только историческая картина без портрета. Поэтому я решил, что нужен передний план, как в портретной живописи. И это должна быть женщина, потому что Муссолини и фашисты особенно плохо относились к женщинам. Женщина из рабочего класса, искренне верившая в фашизм, пока не стала матерью и не увидела, как режим обращается с ее сыном. Вот откуда пришла эта идея. Я знаю Аличе Рорвахер, поэтому я спросил, может ли ее сестра сняться в этой роли, и через 20 минут Альба согласилась.
– Озвученная ею история звучит как дневник реального человека того времени.
– Да, я провел исследование и попытался понять, что бы думала современница событий. Не хочется мудрствовать задним числом, знаете ли. Так что спасибо. Думаю, Альбе понравился сценарий, и поэтому она согласилась.
– Другой интересный мотив – параллели между сюжетом и архитектурой Рима разных времен. Почему вы решили создать такую ассоциацию?
– Многие диктаторы видят себя и свою власть в зданиях и видят, давайте будем честными, свои пенисы в монументах. Конечно, Муссолини был одним из таких людей, и я хотел указать на это. Но ближе к концу фильма я понял, что мне нужно еще и разрушающееся здание, которое я использую как метафору сцены, на которую выходят фашисты нового типа, такие как Джорджа Мелони, Болсонару, Путин и т.д. Я лично люблю архитектуру, но я знаю, что как политики могут быть задирами, так и архитектура может быть задиристой. А "Поход на Рим" – это в том числе фильм о буллинге.
– Вы цитируете строки Д`Анунцио о "чудесном и катастрофическом Риме". А каким является Рим для вас?
– Когда я впервые приехал туда в свои 20 лет, то был потрясен великим искусством. Но сейчас я знаю, что древний Рим был жестокой диктатурой. И похожая история с Москвой. Первый раз, когда вы едете в подобное место, то масштаб поражает, а потом вы понимаете, насколько жестоки эти миры. Жестокость в сочетании с блеском.
– Кажется, Адорно говорил о репрессивных культурах, великолепных, но стоящих на крови.
– Репрессивных во многих отношениях. Вильгельм Райх говорит о сексуальном измерении власти и фашизма. Мы должны быть честными в этом вопросе, а не просто ослепленными красотой. Рим по-прежнему является одним из самых захватывающих мест в мире, но я все больше интересуюсь мягкостью, добротой. Надо мной сильно издевались в школе. Мы все чувствовали железный кулак, и вы, ребята, чувствуете его в Украине в данный момент, верно? И тогда вы начинаете задавать другие вопросы.
На что похожа мягкость? Как она влияет на все аспекты нашей жизни, включая архитектуру, кинофестивали? Именно поэтому в "Походе на Рим" есть гнев и ярость, но очень дозированно, и почти нет злой музыки. Мне не нужно указывать, что вы должны испытывать гнев по поводу Муссолини или Болсонару, Трампа или Путина. Вы знаете, как это сделать, зрители знают, как это сделать. Это не моя работа – заставлять вас. Но диктаторы считают, что это их работа – заставлять нас.
– Говоря о диктаторах: из вашего фильма ясно, что Италия легко сдалась фашистам. Почему?
– Потому что они, как я говорю в конце фильма, знают, что нас пугает. И фашисты очень хороши в мифах и баснях, предлагая архетип сильного человека. Они говорят обществу: "Вы стоите на коленях, но я могу поднять вас". Они очень заинтересованы в унижении. Италия испытывала трудности, у нее была слабая либеральная партия в центре, достойные люди, но слабые.
Муссолини был хорошо образован, он понимал эстетику власти, умел подать себя театрально, был радикалом, революционером, и Италия хотела получить это послание. Тот же Франко хотел просто вернуться в прошлое. Муссолини не хотел возвращаться в прошлое. Он хотел разрушить все и начать сначала.
– Говоря о проклятом прошлом: когда я был в Италии, то поймал себя на мысли, что некоторые здания эпохи Муссолини с их строгими формами мне нравятся.
– В том, что вы почувствовали, нет ничего плохого. Некоторые здания той эпохи прекрасны. Муссолини и Гитлер не изобретали архитектуру. Они пытались использовать ее в своих целях. Современность больше, чем архитектура Муссолини. Некоторые здания прекрасны. Мы скорее говорим о высеченных на них лозунгах, о фаллических конструкциях диктатуры. Вы можете ходить по Италии и видеть вещи, которые прославляют завоевание и империализм. Это очень плохо. Но некоторые архитектурные сооружения очень высокого качества. И одно не отменяет другое.
– Еще один вопрос об архитектуре: вы уже упоминали о старом здании, которые фактически завершает фильм. Расскажите о нем немного подробнее.
– Это старый роддом на острове Тиберия в центре реки Тибр. Там рождается много детей. Так что это мое ощущение будущего. Но также я показал его просто из практических соображений. Я искал здание как некую сцену, потому что в конце фильма я использую метафору фашизма как своего рода пьесы, которая все время возвращается с новыми актерами.
– Получился очень хороший монтажный стык старого римского здания с кадрами нападения на Капитолий 6 января 2021 года.
– Именно. Я выше говорил о мягкости, и поэтому кадры в этом фильме в основном широкие, штативные и мягкие, сделанные не ручной камерой. Я не пытаюсь что-то навязать вам. Вот почему последний кадр очень широкий и созерцательный, и там маленький ребенок на велосипеде, противоположный кадрам из Америки шестого января.
– И среди прочего в финале вы показываете сожженный Мариуполь, за что я благодарю вас как украинец. Но у меня такой вопрос: как вы думаете, что было для Путина его походом на Рим?
– Поход на Рим был почти фрейдистской фантазией о власти, завоевании и контроле. Для Муссолини он означал: мы владеем этой вещью. Я думаю, что нынешняя война Путина против вашей страны – это тоже фантазия о собственности: мол, мы владеем неким местом, оно наше. Россияне убивают тысячи людей ради этой фантазии. Абсолютно безумной и бессмысленной, потому что они, ладно, захватили некоторые куски украинской территории, но эта территория абсолютно пуста. Города разрушены, заводы разрушены, ничего, пустыня. Никакого практического смысла.
Поэтому, чтобы оправдать зверства, которые сейчас происходят, русские отрицают любую жизнь в Украине, ее людей, ее язык и ее идентичность. И их желание уничтожать – это как у ребенка, который, если не получает то, что хочет, то разрушает и кричит. Это просто ужасно.
