Леонид Развозжаев, осужденный в России за организацию массовых беспорядков в 2012 году, вышел на свободу. В основу обвинений против него лег фильм НТВ "Анатомия протеста", который появился вскоре после разгона протестующих на Болотной площади 6 мая 2012 года.

В октябре того же года Развозжаева похитили в Киеве и вывезли в Россию, где после оказанного на него давления он дал признательные показания. Похищение Леонида Развозжаева в центре Киева в непосредственной близости от правительственного квартала стало примером сотрудничества силовиков России и Украины времен Виктора Януковича

Развозжаева похитили на ступенях управления ООН по делам беженцев. Объявленный российскими властями в федеральный розыск, он запросил в Украине политическое убежище.

Но получить документ, предоставляющий иммунитет от российских следователей, Развозжаев так и не успел. Около двух часов дня 19 октября он вышел из этого здания, и его тут же схватили четверо неизвестных и затолкали в микроавтобус с украинскими номерами. Крики о помощи услышал сотрудник этого управления, но спасти Леонида не смогли.

Развозжаева вывезли в Россию. Украинская погранслужба заявила, что границу он пересек легально.

"От него не поступало никаких жалоб во время прохождения контроля в пункте пропуска, никаких заявлений либо других действий, на которые бы обратили внимание пограничники, не было", – говорили представители Государственной пограничной службы Украины.

В МВД и Службе безопасности Украины сообщили, что о похищении политика им ничего не известно. Позже, однако, этот факт спецоперации силовики признали, но заявили: уголовного дела, скорее всего, не будет.

"Здесь не преступники похищали, не террористы, это была операция других силовиков на территории Украины", – рассказывал глава пресс-службы МВД Украины Владимир Полищук.

Позицию украинских властей раскритиковали в управлении ООН по делам беженцев. В организации пригрозили Украине ответственностью за нарушение международного права и выразили надежду, что инцидент все же расследуют.

Расследование обстоятельств похищения российского активиста началось еще в 2012 году, во времена Януковича. Вскоре после Майдана и аннексии Крыма ведущий Настоящего Времени Тимур Олевский написал первые запросы в украинские правоохранительные органы. Люди, которые похитили Развозжаева и передали его России, до сих пор могут работать в силовых структурах Украины.

Тогда Служба безопасности Украины ответила, что обращаться надо в прокуратуру, а уже это ведомство посоветовало обращаться в МВД. Осенью прошлого года МВД Украины ограничилось ответом, что по факту похищения Развозжаева возбуждено уголовное дело.

Других подробности не сообщалось. Наши источники в Киеве выдвигали самые фантастические версии, даже такую, что Леонида Развозжаева вывезли в Россию на российском самолете с дипломатами.

— Скажите, Леонид, можете ли вы узнать людей из числа украинских силовиков, которые принимали участие в вашем похищении?

— Вряд ли, там практически все были в масках. Один человек какое-то время был без маски, но столько уже времени прошло, скорее всего, вряд ли. Они были все в масках.

— Это были украинские силовики или российские?

— Я думаю, что это были украинские силовики. По всей видимости, они передали меня где-то в районе границы уже российским силовикам.

— Вы можете рассказать, как именно вы пересекли границу? Есть много слухов на этот счет, вплоть до самолета.

— Я такого момента конкретно не могу сказать, когда именно я пересек границу. Могу сказать только, что меня, может быть, через часов восемь, время теряется в таких ситуациях, пространство теряется. Я думаю, что часов через восемь после того, как меня от офиса УВКБ ООН увезли, фактически завязанного скотчем, с шапкой на глазах и прочее, меня перекинули в какую-то другую машину. Ну, не в какую-то другую, перекинули в "Фольксваген", по-моему, зеленый.

— А до этого на чем вы были?

— Уже доставлен в Россию в Москву.

— А до этого вы были в какой машине?

— Или "Форд", или "Мерседес", я не совсем машинист как бы.

— Но это была легковая машина или микроавтобус?

— Нет-нет, это микроавтобусы и в том, и в другом случае. Но, как я подозреваю, если украинские силовики были, то это была чуть пообъемней машина, чуть постарее, скажем так, а как я подозреваю, российские силовики – это было чуть поменьше, это был "Фольксваген", микроавтобус, поновее.

— Понятно. У меня к вам вот какой вопрос: есть ли люди в Украине из числа ваших знакомых, которых вы можете подозревать в соучастии в этом похищении?

— Какой-то период времени я думал, сопоставлял факты, но я покамест не готов произносить какие-то имена.

— А какое у вас сейчас отношение за эти годы осталось от организации "Боротьба", к которой вы приехали в Киев, когда уезжали из Москвы.

— Я, честно говоря, организацию, именно этих ребят не очень хорошо знал. Я знал представителей "Левого фронта", которые на тот момент работали на выборах, по-моему, в Верховную Раду, помогали "Боротьбе" в организации избирательной кампании. Вот эти люди мои близкие были там, на Украине. Ребят из "Боротьбы" я, честно говоря, всегда не очень хорошо знал, ну разве что Виктора Шапинова. Я вот не помню, был ли он тогда. С Киричуком мы, наверное, встретились тогда вообще в первый раз.

— Вы никогда не готовы подозревать в связях с силовиками?

— Я подозреваю, что меня хотели взять в офисе "Боротьбы". Подозреваю. Но я случайно оттуда ушел и увидел подозрительных людей. И в итоге меня потом только через сутки схватили.

— Леонид, скажите, пожалуйста, какие у вас сейчас отношения с Ильей Пономаревым?

— Отношений как таковых нет. Я, честно говоря, еще не совсем представляю его точки зрения на различные вопросы. Все-таки нужно понимать, что я фактически находился в замкнутом пространстве.

— Вы не общались с ним после освобождения?

— Он меня поздравил с освобождением, и более ничего, пока не общались.

— Он пока не предлагал поучаствовать в вашей судьбе?

— Нет. Каких-то разговоров на какие-то деловые темы пока не было. Насколько я наслышан, по той информации, которую я имею, я, наверное, пока воздержался бы от деловых контактов с Ильей. Мне надо узнать, что вообще происходит, что он там делает. Я не обладаю информацией, но разные источники говорят по-разному. Близкие мне люди в некотором смысле разделились по вопросу деятельности Ильи. Я этим людям доверяю и в принципе должен доверять и тем, и другим. В общем, точки зрения разные. Я не изучал этот вопрос подробно.

— Cкажите, пожалуйста, вы запомнили лица людей, которые мучили вас уже в заключении?

— Заключение вы имеете в виду официальное или неофициальное?

— И то, и другое.

— Ну, неофициальное заключение, я подозревал одного человека, но российская, скажем, так, правоохранительная…

— Я объясню, почему вопрос этот задал: вы хотите, собираетесь ли вы придать огласке этих людей, имена или внешний вид этих людей?

— В свое время я попытался сделать шаг в этом направлении. Против меня было заведено уголовное дело за якобы ложный донос. Сейчас я не вижу правовых механизмов в нашей стране для того, чтобы заниматься этими вопросами. В том числе, по причине того, что у меня на данный момент есть надзор, и любое, скажем так, минимальное формальное нарушение российского законодательства для меня автоматически грозит годом тюрьмы.

—А вы собираетесь после истечения срока заключения, в том числе условного вот этого, вы собираетесь уезжать из России или нет?

— Нет, у меня таких планов нету, у меня в принципе нет таких возможностей, и таких планов нету. Я все ж таки собираюсь в той или иной мере попытаться заниматься общественно-политической деятельностью, но пока в каком виде – мне это не совсем понятно.

— Вы знаете, что вы скажете Сергею Удальцову, когда выйдет он? Вы думали об этой встрече?

— Мы, можно сказать, с ним довольно долго общались в тюрьме.

— И до чего вы договорились?

— Ну, имели такую возможность.

— О чем вы говорили, если не секрет?

— За те два года, которые мы не виделись, мне есть что сказать Сергею. Конечно, я ему что-то скажу, и, наверное, он мне что-то скажет. Но вообще после ареста мы с ним общались уже, потому что после того, как его с домашнего ареста уже…

— Перевели в камеру.

— Да, перевели в тюрьму, в СИЗО, мы там сидели в соседних камерах фактически, у нас иногда была возможность пообщаться.

— А вы решили, вы с ним обсудили, что вы сделали не так, из-за чего вы оказались в тюрьме? У вас есть сейчас ответ на этот вопрос, который вы мне можете коротко сказать?

— С ним эту тему все-таки возможностей не было обсуждать, во-первых. У меня, естественно, есть полное понимание того, что это так называемое уголовное дело – это полнейшая политическая провокация, состряпанная от и до, но довольно профессионально, с привлечением российских спецслужб. Я уж не знаю точно, но я не исключаю, что здесь не обошлось без ФСБ, ну, в некотором смысле можно только поаплодировать ФСБ.

— Да, я понимаю, что они смогли это сделать, я понимаю, что вы хотите сказать. У меня два коротких вопроса, если позволите. Вы сошли с ума в тюрьме или нет?

— Ну, естественно, нет. Но сохранить там свой прежний интеллектуальный уровень, эмоциональный уровень при моих сложностях со здоровьем, при условиях содержания было довольно сложно. И все это время, особенно в Красноярске, я общался в основном с литературными произведениями, потому что…

— Не было возможности. Да, вы об этом говорили, вы сидели в зоне, где, в основном, были люди с "малолетки", переходящие во взрослую жизнь. Есть ли политические силы в России или друзья, или кто угодно из ваших прежних товарищей, которые уже после вашего освобождения с вами связались, предложили помощь или сотрудничество? Если можно, коротко.

— Звонило много людей, многие предлагали помощь. О каком-то сотрудничестве пока еще ни с кем подробно не общался.

Я хочу совсем коротко сказать по Красноярску. По всей видимости, скоро, я сейчас работаю над этим вопросом с юристами, и скоро с одним из журналистов демократической, скажем так, прессы будет создано интервью аккуратное. Я не исключаю, что я буду подавать заявление в правоохранительные органы о совершении против меня уголовных преступлений в Красноярске.

— Силовой направленности? Против личности?

— Да, конечно. Тяжелых, особо тяжких преступлений в отношении меня в Красноярске.

— Спасибо, Леонид, спасибо большое за ваше свидетельство.

— Но пока я об этом не готов говорить.