Согласно недавнему опросу "Левада-Центра", почти половина россиян (47%) высказывается за равные права ЛГБТ-людей в России. Это самый высокий показатель поддержки геев за последние 15 лет. Но чувствуют ли "потепление" сами представители ЛГБТ? Надеются ли, что когда-нибудь в России признают их права?
Корреспондент Настоящего Времени поговорила с тремя гей-семьями, которые живут, а точнее, прячутся в провинции.
33-летняя Дина (здесь и далее имена изменены – НВ) работает в одном из вологодских театров. В Вологду она приехала, когда ей было 19 лет: на тот момент она закончила одно из театральных училищ Казахстана. Работать решила подальше от дома, хотя ее приглашали в театры из более близких регионов. Через год после переезда встретила свою нынешнюю партнершу: Оксана старше Дины на 10 лет. У пары есть сын Давид, ему девять.
"С детства было острое ощущение, что я не такая, как другие, – рассказывает Дина. – У меня мать – чистокровная еврейка, и впервые я ощутила свою инаковость в школе, когда девочка, с которой я нормально общалась, вдруг стала рисовать свастику в тетрадях, приговаривая, что "всех евреев нужно сжечь". Я тогда подумала: боже, неужели это возможно в наше время? Оказалось, возможно. И не только это. И да – тогда я впервые осознала, что лучше никому не говорить, кто ты – по национальности, другим "важным" признакам. Проще обходить эти темы стороной".
Когда у всех были первые подростковые романы, Дину интересовал лишь театр. Но в училище за ней стала ухаживать однокурсница. Девушки начали встречаться, и у Дины случился первый в жизни секс.
"Я долго сопротивлялась своим мыслям. Даже когда ехала в Вологду, рассчитывала "начать нормальную жизнь". И, думаю, всё вполне могло бы повернуться так, что я вступила бы в гетеросексуальные отношения или даже брак – другое дело, как бы я себя тогда чувствовала".
Давид родился от друга Дины. Он тоже гей и довольно известный сейчас в Москве актер. С Диной они давно дружат: учились вместе, работали, потом решили сыграть "постановочную" свадьбу. В Вологду съехались радостные родственники. Приглашенные на торжество друзья пары еле сдерживали смех, впрочем как и регистратор в ЗАГСе: она оказалась родственницей коллеги Дины по театру и знала, кого связывает узами брака. Отгуляв свадьбу, молодожены разошлись по разным постелям: Дина уже была на тот момент с Оксаной.
"Думаю, моя мама сейчас уже догадывается, что я замужем только формально, – говорит Дина. – Но его родственники до сих пор уверены, что у нас с ним большая любовь. Отчасти это правда: у нас прекрасные дружеские отношения. Алименты он не платит, но только потому, что я не прошу. Иногда покупает нужные Давиду вещи, одежду. Но я не настаиваю".
Давид ходит в школу и на все вопросы сверстников привык отвечать: одна – мама, другая – крестная, папа живет в Москве. В детском саду некоторые малыши устраивали истерику, узнав, что у кого-то может быть две мамы. Взрослые, услышав эти разговоры, прятали глаза. Дина уверена: мужчинам-геям было бы гораздо сложнее.
"Все всё понимают, но вопросов не задают, – уверена Дина. – На школьные собрания хожу я, в поликлинику если нужно попасть – там Давида не спрашивают, с кем он пришел. Мы и путешествуем втроем, но только один раз у нас уточнили – на израильской границе – кем мы друг другу приходимся. В таких случаях я говорю: подруга. Давида наше объяснение тоже вполне устраивает. Он же вырос в этой системе, он не знает, как это – по-другому. Возможно, трудности наступят потом, когда он станет постарше и начнет нас стесняться".
Две машины и дом женщин оформлены на Оксану. Все потому, что пара подумывает о втором ребенке и, если за Диной будет числиться недвижимость, возникнут проблемы с получением материнского капитала. Случись что с Оксаной – всё перейдет к ее родственникам, а не к Дине.
"Вот это бесправие действительно сильно беспокоит, – говорит Дина. – Что касается всего остального, не думаю, что в России в гей-вопросе все стоит на мертвой точке. Знакомая работает в школе, и они не так давно проводили анонимные опросы о сексе среди детей. Так вот 90% школьников до 15 лет пробуют и гетеросексуальные, и однополые отношения. И не боятся об этом говорить, пускай и анонимно. Поэтому что-то тихонько меняется, хочется верить. Проблема ведь не в том, что в России запрещены однополые браки, а в том, что наши люди к ним не готовы. Если бы случилось чудо, и гей-отношения вдруг разрешили – это бы только навредило, мне кажется. Мы живем в провинции, где не принято открыто высказывать геям свою неприязнь. И пока нас не трогают, меня все устраивает, я не планирую эмигрировать. Хотя возможность такую всегда держу в голове. Потому что если Давида вдруг из-за наших отношений начнут травить, это будет и моя вина тоже".
Татьяна и Алиса вместе 9 лет, живут в Петрозаводске. Одна – медик, другая – юрист. У пары подрастают долгожданные двойняшки, рожденные с помощью ЭКО. Им по три года, они ходят в частный детский сад, где не задают лишних вопросов. Границы пришлось обозначить сразу: обеих женщин дети называют мамами, и было бы странно вдруг просить звать одну из них по имени. Вскоре малыши перейдут в государственный детский сад, и пара решила перестраховаться: "основной" мамой будет Татьяна, а Алиса – крёстной. Причем последней лучше пореже появляться в детском саду, чтобы не привлекать к себе внимания.
Для государства этой семьи не существует: двойняшек официально воспитывает мать-одиночка Татьяна. Впрочем, об ощутимой материальной поддержке речи не идет. До полутора лет детей Татьяна получала пособие – 80% от средней заработной платы, после – раз в год брала материальную помощь в размере двух окладов на работе. Также ей выплачивают 3700 рублей на ребенка за не предоставленные в детском саду места. Если бы Алиса не работала – пришлось бы туго.
Татьяна осознала свою гомосексуальность лишь в 31 год, уже с Алисой, своей второй девушкой. Знакомство с собой далось нелегко.
"Несмотря на то, что в подростковом возрасте и позже я ощущала влечение к девушкам, все равно думала, что это некое преходящее состояние, которому не стоит придавать значения, – делится Татьяна. Сейчас ей сорок. – Информации о гомосексуалах тогда не было вообще, хотя я училась на медицинском факультете. Слово "лесбиянка" было каким-то противным, постыдным: в голове сразу всплывали образы обнимающихся блондинок из "Плэйбоя". Поэтому я упорно пыталась встречаться с мужчинами и планировала, как все, рано или поздно выйти замуж. Однажды чуть не вышла, но с тем мужчиной мы, к счастью, в итоге расстались".
Алиса, наоборот, уже в 12 лет осознала, что к противоположному полу ее не тянет. В начале 2000-х о бисексуалах или геях свободно писали подростковые журналы – так что теории было достаточно. В старших классах школы Алиса узнала о "Пушке" – месте в центре города, где собирались гомосексуалы.
"Тогда каждый день там было по 20-30 человек, – вспоминает она. – Кто-то выпивал, кто-то просто общался, громко играла музыка. Периодически случались стычки с какими-нибудь гопниками, но ничего критичного. В общем, культовое место было. Сейчас такие тусовки сложно представить".
И Татьяна, и Алиса говорят, что самыми непримиримыми гомофобами оказались их близкие. У Татьяны – семья старшего брата, у Алисы – мать с отцом. Родители Алисы выгнали дочь из дома, узнав, что она лесбиянка.
"Я делала попытки честно с ними объясниться, чтобы перестать постоянно врать, – вспоминает она. – Сначала пробовала намекнуть, что как минимум бисексуальна. Реакция была такой, что я быстренько "передумала". Потом у меня даже появился подставной "жених", с которым мы якобы планировали расписаться. Я хотела собраться с мыслями и потом признаться родителям, что мужчины – все-таки не мое. Но в планы вмешалась тетя, которая была в курсе моих секретов. Она просто сдала меня – и меня выгнали из дома. Помню, как родители кричали моей плачущей восьмилетней сестре, что у нее меня "нет и никогда не было". Мол, она у них теперь единственный ребенок. Мама потом мне все-таки позвонила, но только спустя полтора года. Все то время она даже не интересовалась, что со мной. Впрочем, у нас до сих пор напряженные отношения".
Жизнь ЛГБТ-людей в России и так связана с постоянной тревогой, а появление детей усилило это ощущение, признаются молодые мамы.
"Опасения есть, – говорит Алиса. – Мы согласны с тем, что гомофобия в России навязывается, скорее, "сверху". В обществе все гораздо спокойнее: да, бывают неприятные моменты, но в целом, когда никто никого не беспокоит – все молчат. Но это все равно постоянная ложь. Причем не та ложь, которая вообще должна иметь место в цивилизованном мире. Нас вынуждают врать – и мы врем, но не ради себя, а ради безопасности своих детей. Мы не имеем права подвергать их испытаниям, которые к ним никак не относятся. Поэтому вопрос с эмиграцией по-прежнему остается открытым: если дадут команду "фас", и мы почувствуем угрозу, мы уедем. Что может изменить обстановку в стране? Время, распространение информации и смена власти. При нынешнем руководстве в России отношение к геям может измениться только в худшую сторону, увы".
Мужские гей-семьи с детьми в России тоже есть. Но поговорить хотя бы с одной из них – задача почти невыполнимая, ведь мужчины чаще подвергаются яростной гомофобии, чем женщины. Владислава и Максима удалось найти благодаря блогу их сына Артема: у 15-летнего мальчика есть группа в соцсети, где он рассказывает о своей жизни с гей-парой. Обоих мужчин Артем называет папами, хотя биологического отца среди них нет. Владислав – дядя Артема, который оформил опеку над ним, когда мальчику было пять лет и его мама умерла. Биологический отец Артема не только не интересовался его судьбой, но даже не знал, как сына зовут.
"У меня не было сомнений насчет усыновления Артема, но мы обсуждали этот вопрос с моей матерью, – рассказывает Владислав. – Мы не были уверены, как сделать лучше. На тот момент мне было 20 лет, а моей маме – за 60, и мы оба были не в самом подходящем возрасте для ребенка. Мама тогда о моей ориентации не знала. Сейчас уже догадывается, думаю, но молчит. В общем, в конце концов, опеку взял я, во многом потому, что такова была личная просьба моей сестры. Она очень хотела, чтобы ребенок остался со мной и моим мужчиной – именно в таком тандеме".
С Артемом поговорили после того, как мальчик увидел мужчин спящими в одной кровати. Он так и спросил их: "Почему вы вместе спите?" После недолгой заминки Владислав признался ему, что они со своим партнером любят друг друга.
"Я помню, что ощутил приступ обиды на них, – рассказывает Артем. – Горячей такой обиды, в груди, от которой слезы закипают. Я говорил, что они врут, что такого нет в фильмах и книгах, что о подобном мне никто раньше не говорил. Влад предложил посмотреть фильм о любви двух мужчин, но я отказался и убежал. До вечера я не выходил из своей комнаты, а когда вышел – увидел, что Влад смотрит телевизор. Мелькали кадры с мужчиной в строгом костюме, он выглядел очень грустным и смотрел на фотографию какого-то парня. Влад объяснил мне, что герой грустит, потому что его любимый человек умер. Я спросил: "Тот парень на фото? Он теперь там же, где моя мама?" – "Наверное", – ответил он мне. Так я стал постепенно свыкаться с мыслью, что у меня не совсем обычная семья".
Владиславу 31 год, он веб-художник, работает в сфере гейм-дизайна. Его 36-летний муж Максим – этой весной пара поженилась в Канаде – работает врачом. Вместе они почти 14 лет. Живут в одном из небольших провинциальных городов ближе к востоку страны. Когда у них появился Артем, мальчику пришлось объяснить, по какому "шаблону" рассказывать людям о своей семье. В ней, по официальной версии, есть только двое: Артем и его дядя.
"Я переживал, почему мне приходится врать, – вспоминает Артем. – Все время боялся проговориться, не приглашал знакомых домой, потому что там повсюду фото Влада и Максима. Возможно, поэтому я довольно замкнутый человек теперь, особо ни с кем не общаюсь".
Об атмосфере полнейшей конспирации, которая невероятно выматывает, говорит и Владислав. В их жизни постоянно возникают моменты, когда кажется: вот-вот их рассекретят. Здесь стоит сделать важное уточнение: в семье не так давно появился второй ребенок, 12-летний Ваня. Его усыновил Владислав, много лет работавший волонтером в детских домах. Брошенный биологическими родителями мальчик привязался к молодому мужчине, просил его забрать. После долгих переговоров семья решилась. Но это только добавило тревоги в их жизнь.
"Ваня вполне может выдать незнакомым людям: "А я живу с двумя геями", – горько усмехается Владислав. – После чего мы, смеясь, максимально естественно говорим: "Он еще не адаптировался после детского дома, извините" – и быстро уходим. Получается, что в этой ситуации ребёнок выглядит как этакий "дурачок", который склонен нести чушь. Мы его таким выставляем. Мне это не нравится, но ничего другого тут не сделаешь".
С "большим социумом" пара старается взаимодействовать по-минимуму. Вместо районной поликлиники обращаются в платные учреждения. "Скорую" Артему вызывали один или два раза, и роль "отца" перед врачами в этом случае играл Максим, а Владислав просто уходил в другую комнату. В больнице никто из детей не лежал. Оба ребенка ходят в частную школу: меньше бюрократии, больше шансов объясниться, и в конце концов, просто действует закон "Я плачу деньги – я диктую правила".
"Как бы я оценил консервативность нашего общества? – задается вопросом Владислав. – На 7 баллов из 10. Радует, что люди до 30 лет сейчас чаще довольно либерально относятся к ЛГБТ. Для минимального комфорта мне было бы достаточно уверенности в том, что я и моя семья юридически защищены. Что никто не заберет детей, и что мой муж может нести за них равную со мной юридическую ответственность. На данный момент, случись что со мной, они должны будут остаться на воспитание государству, при том, что у них есть второй отец. На этом фоне желание пройтись за руку по улице, чтобы никто не побил, волнует мало. Как и гей-парады. Если бы их разрешили в России, я бы не пошел: мне еще детей на ноги поставить надо, а потом умирать".
При этом Владислав и Максим однажды побывали на заграничном прайде: хотелось посмотреть, что это такое. Но признаются, что если бы жили в стране, где гей-парады проводят регулярно, то не испытывали бы желания на них ходить.
"Иногда я думаю о своей семье, о том, какая она, и мне хочется, чтобы этого не было, – признается их сын Артем. – Именно потому, что устаю от жизни под постоянной нависающей угрозой. Но потом я вспоминаю о том, что это было решением моей мамы, и думаю, что она не могла ошибиться. Она хотела, чтобы я получил этот опыт, потому что он делает меня мудрее, человечней, свободней в своих взглядах. И это правда. Чего бы мне ни случалось думать о своих родителях или даже говорить им это вслух, но когда что-то между нами вдруг не так – это переживается мной как катастрофа".
А конфликты случаются. Например, пара хотела уехать в Канаду. Последние три года готовили документы для заключения брака, узнавали про эмиграцию – но старший сын Артем против, и решение пришлось "заморозить". Так что пока Максим и Владислав настроены продолжать жить на родине. Артем, к слову, охотно согласился ответить на волнующий многих вопрос, влияет ли пример гомосексуальной семьи на его личную ориентацию. Говорит, не влияет.
"Если считать, что ориентация зависит от семьи, в которой растешь, значит, признать, что ориентация – это сугубо социальное, – рассуждает мальчик. – То, что ты видишь вокруг себя – то и перенимаешь. Я же, видя рядом с собой двух геев, социально пытаюсь подавать себя как гетеросексуала, пытаюсь ориентироваться на "шаблон" из общества, а не из семьи. Но внутренне я чувствую, что, на самом деле, как минимум бисексуален. Время покажет".
