Ярослав Пилунский закончил Киевский университет имени Карпенко-Карого. Начинал с видеоклипов и рекламы. В 2018 году вышел режиссерский документальный дебют Ярослава "Первая сотня" (в соавторстве с Юлией Шашковой и Юрием Грузиновым).
В декабре 2013 г. Пилунский стал одним из основателей и активнейших участников группы "Вавилон'13". Весной следующего года вместе с Юрием Грузиновым провел шесть дней в плену крымской "самообороны", а впоследствии объявлен персоной нон грата в России.
В 2016 году Ярослав основал волонтерскую образовательную программу для детей "Желтый автобус". Это лагерь, где детей обучают разнообразным кинематографическим ремеслам.
В 2018 году, наряду с другими основателями "Вавилона'13", удостоен Шевченковской премии за цикл историко-документальных фильмов о Майдане. Сейчас Ярослав в составе ВСУ находится на фронте на востоке Украины.
Мы поговорили с Пилунским о месте оператора в иерархии кино, об опыте плена и о том, что помогает выжить на передовой.
– Сначала – бытийный вопрос: кто такой оператор – исполнитель или соавтор?
– Это Санчо Панса при Дон Кихоте. Я – глаза режиссера. Я его внимательно слушаю и предлагаю ему решение его идей. Если Дон Кихот идет на ветряные мельницы, мне надо его наделить орудием, чтобы он там хотя бы не убился.
– И кто для тебя идеальный "Дон Кихот"?
– Это, наверно, братья Коэн: живописно, осмысленно, с иронией. Чем богаче содержание, тем интереснее работать. А комедия это или хоррор – неважно. Если я профессионал, то должен уметь работать в любом стиле.
– Украинское кино предлагает такие варианты?
– Конечно. В проекте "Желтый автобус" мы поехали по маленьким городам прифронтовой зоны. В любом населенном пункте можно найти самородков.
– Но до "Желтого автобуса" ты побывал в плену. Вы с Юрием Грузиновым стали одними из первых заложников, захваченных оккупантами.
– Мой отец Леонид Пилунский был депутатом крымского парламента и одним из четырех украинских активистов в Крыму. На пророссийских митингах поднимали плакаты с их именами как главных врагов. И когда началась аннексия, я понял, что надо ехать прикрывать отца и заодно быть на информационной передовой.
Взяли с Грузиновым полный комплект оборудования и поехали в Симферополь. Отца спрятали на конспиративной квартире, охраняли его дом. Связались с правозащитниками, собирали информацию для Гааги, снимали захваты украинских воинских частей и кораблей, передавали осажденным еду через волонтеров, помогали техникой.
Но во время референдума повели себя неосторожно. Юра пошел с камерой GoPro между пальцев, его спалили, я его бросить, конечно, не мог. Нас поместили в подвале военкомата в Симферополе. На третий день в камеру пришли пацаны в балаклавах, но по глазам видно, что не "Беркут". Во время допроса один проговорился: "Тебе не удастся обмануть человека с двумя высшими образованиями". Я начал на него понемногу воздействовать.
– Как?
– Он спрашивает: "Зачем вы вышли на Майдан?" – а после каждого ответа все равно бьют, поэтому отвечаю: "Чтобы выкинуть криминал из власти, – и добавляю. – Это тебя тоже касается". Он держал "травмат" у моего виска, но на этой фразе приставил его мне уже к колену. То есть начал сыпаться, когда я ему какие-то логичные вещи закидывал. Так что после допроса с двумя поломанными ребрами я был очень вдохновлен: еще один разговор, и вы у меня в "Правый сектор" запишетесь. То есть мальчишки, которые меня допрашивали, если бы попали в другое информационное поле, могли бы стоять на Майдане.
Вот тогда идея "Желтого автобуса" и начала вариться. Я не могу изменить мир, но буду выращивать новых граждан сколько смогу, потому что ребенок в 16 лет может отказаться от стереотипов, навешанных взрослыми. Давайте детям покажем самую демократическую профессию в мире, где можно за день собрать команду и творить чудеса.
– А почему именно "Желтый автобус"?
– Потому что это любимый киношный транспорт и общественный тоже, и желтая подлодка – такой собирательный образ.
– Как это работает?
– Едем в автобусе на восток Украины, общаемся с подростками, которые мечтают о культурной жизни. Приходило 20-30 заинтересованных детей, из них собирали группу, проводили мастер-классы и учили писать сценарии, а на четвертый день мы выносим аппаратуру, они выходят на площадку и сами снимают. И премьера в клубе – собираем гостей и друзей, показываем, дети получают свой фильм.
– Что с этим проектом сейчас?
– Нас притормозили коронавирус и война, но мы сейчас развиваем идею видеоблога о том, как работают манипуляторы. Я же тоже иллюзию создаю. Действую теми же инструментами, что и пропагандисты. Отличие в том, что пропагандист – это вор-карманник, а я – фокусник.
Мы через кинообразование показываем, что можно сопротивляться агрессивному воздействию информации. Разбираем каждый из аспектов манипуляций – от того, как устроен головной мозг, до мотивов мошенников от информации.
– Ты сейчас на фронте. Там тебе опыт кино пригодился?
– Естественно, потому что это работа в коллективе, организация эффективного взаимодействия и технического обеспечения. Я раздаю задачи, мы быстро формулируем нестандартные решения каждый день. Нахожу врага, даю точные координаты, доношу трансляцию командованию. Все очень похоже.
– А как со страхом?
– Здесь тоже алгоритм. Если страх превращается в панику, ты начинаешь ошибаться и сокращаешь возможности выживания. Надо спокойно придерживаться последовательности действий: вовремя упасть на землю, спрятаться в блиндаж, подготовить точку. Да, в любой момент может прилететь прямо под ноги. Но это я оставляю за скобками.
Когда в полутора метрах от меня снаряд от САУ проломил стену, не разорвался и на мне ни царапины, это не вспоминается со страхом. Уже все, я прошел этот этап. Даже когда получил ранение. Я был в пяти метрах от разрыва. Почувствовал, что осколок пришел в лопатку, но бежал дальше с холодной головой, понимая, что я ранен, но жив и надо продолжать бороться за выживание.
Да, у нас есть потери. Но мы принимаем то, что это может произойти с каждым. Ненавидеть врага, плакать по погибшим нет времени. Мы выполняем работу, очень похожую на шахтерскую. Каждый день выдалбываешь оккупантов из окопов и делаешь все, чтобы тебя не привалило.
– Что тебе еще помогает на фронте?
– Собираю материал для сценария. Стараюсь выхватить секунды, чтобы на диктофон записать очередную услышанную историю или то, что со мной произошло, потом перевожу в текстовый формат. Снимаю сюжеты для нашего телеграм-канала. Иногда делаю фото. Изначально думал, что вообще много буду снимать, но боевые задачи отдельно, творчество отдельно.
– Ты уже думал, что сделаешь после победы?
– Приеду в Крым, схожу на могилу отца. Потом возьму вина, сяду на берегу моря. А дальше – сценарий и "Желтый автобус" в Крым.
