На Байкале есть остров Ольхон. На Ольхоне — поселок Харанцы. За Харанцами — иссушенное солнцем поле. На краю поля — одноэтажный деревянный дом. У дома огород, в огороде 85-летний старик возится с картошкой.
Поле — вовсе не поле, а аэродром "Хужир". Одна половина деревянного дома — аэровокзал, на второй живет Владимир Иннокентьевич Прокопьев с женой Герольдой Михайловной. Он — главный человек на аэродроме, куда уже 20 лет не летают самолеты. А картошка — просто картошка. Куда ж без нее.
На Ольхоне много что было. Были буряты, были шаманы, крупнейший на Байкале рыбзавод, гулаговские бараки. В начале 90-х рыбзавод накрылся. Вместе с ним не стало электричества — при заводе была единственная дизельная подстанция, питавшая все островные поселки. Сгнили деревянные причалы. Ржавые рыболовецкие катера лежат на берегу. А аэродром остался.
По краям грунтовой взлетно-посадочной полосы — свежепокрашенные деревянные ограничители. На зиму Прокопьев прячет их у себя во дворе, чтобы местные не растащили на дрова, а весной красит и выставляет обратно в поле. В нежилой половине почерневшего от времени деревянного дома, в "аэровокзале", под замком зал ожидания для пассажиров и радиостанции. Во дворике жилой части дома — высокие тополя.
— Мы посадили их когда только сюда приехали. И вот какие выросли.
Они приехали 40 лет назад. Всего ему 85. Последние 65 лет его жизни связаны с авиацией.
Когда во время Великой Отечественной умерла мать, Прокопьеву было четырнадцать. Остался старшим в семье, было еще трое младших братьев и сестер. Пошел работать в колхоз. Семь классов школы закончил только в семнадцать лет. Случайно, из газеты узнал об авиации. После семи лет полетов в Якутии его экипаж отправили в Иркутск осваивать Ту-104 — первый в СССР реактивный пассажирский самолет.
— Первыми переучились, стали инструкторами, вводили в строй остальных, начиная с 1957 года. Так и долетали до пенсии.
Только вокруг Иркутска тогда было 36 аэродромов малой авиации, вспоминает Прокопьев. Вначале следил за всеми ними, а потом решил "осесть", переехал на Ольхон и стал начальником "Хужира".
— 3-4 рейса в день тогда было. Много было работы. Гера, сколько мы перевозили? 800 пассажиров за месяц?
— По 750 бывало.
Гера, Герольда Михайловна, переехала на Ольхон вместе с мужем. Работала тоже в аэропорту — кассиром и радиооператором.
Вместе они вспоминают, что тогда местные жители добирались до материка только самолетом. Не было ни автобусов, ни постоянно действующей паромной переправы.
Сколько сохранилось до наших дней из тех 36 малых аэродромов вокруг Иркутска, никто не считал. Возможно, "Хужир" — единственный.
— Последний рейс сюда был 20 лет назад. А потом, когда Советский Союз развалился, люди не стали летать. Пенсии здесь сейчас маленькие, 6-7 тысяч рублей, летать — слишком дорого. Пробовали восстановить полеты, но больше 5 пассажиров на рейс не набиралось.
Владимир Иннокентьевич долго верил, что полеты когда-нибудь возобновятся. Сохранял зал ожидания и радиостанции. Убирал, красил и выставлял ограничители.
Сейчас каждое лето на Ольхон прилетает два-три маленьких самолета — катать туристов. Прокопьев относится к ним скептически: "Не соблюдают аэрофлотовских правил". Он годами ждал других — рейсовых, в бело-голубой ливрее уже ставшего историей советского "Аэрофлота". И не дождался.
— Я уже дошел до такого возраста, что не верю в это.
Еще несколько лет назад он был директором аэропорта "Хужир", а теперь — просто сторож с зарплатой в шесть тысяч рублей.
— Мне еще пока платят, но я думаю, что скоро это прикроют. Что буду делать тогда? Все равно останусь здесь. Куда уезжать? Мне уже 86-й год, скоро уже и совсем восвояси надо уезжать…
Владимир Иннокентьевич и Герольда Михайловна считают, что лучшее время года на Ольхоне — зима.
- - Как здесь зимой? Очень даже спокойно, — говорит Герольда Михайловна.
- - Даже еще лучше, чем летом, — добавляет Владимир Иннокентьевич.
- - Дрова заготовим, печку топить будем, — продолжает Герольда Михайловна.
- - И тишина будет.
Тишина — это когда нет туристов. Холода на Байкал приходят рано, и туристы уезжают домой. Старики говорят, что ждать тишины осталось совсем недолго. Буквально месяц.
