"Жизнь на грани" – первый и пока единственный фильм, который охватывает весь период российско-украинской войны с 2014 года по сегодняшний день. Авторы фильма – украинские ветераны Павел Пелешок (режиссер) и Юрий Иванишин (продюсер) – ранее участвовали в проекте Евгения Афиниевского "Зима в огне", номинированном на "Оскар" в категории "Лучший документальный полнометражный фильм" (2016).

Картина развивается нелинейно: прыгают и даты, и локации. Канны соседствуют с Киевом, Аликанте – с Марьинкой. Павел Пелешок ведет повествование за кадром. В его исповедь вплетаются кадры с Майдана, безумие "русской весны", фронтовая хроника, съемки с камер оккупантов, роскошь премьер на Лазурном Берегу и в Лос-Анджелесе.

"Беркутовец" уверенно говорит в камеру: "Очень много людей в нас верят. Отступать не можем, за нами – Москва". Пророссийский активист кричит оппонентам в Харькове: "Мы не фашисты, мы хуже. Мы русские". Мины рвутся на передовой, женская джаз-капелла поет на набережной Круазетт. Из совершенно разнородных элементов складывается абсурдный и жестокий образ войны.

Павел Пелешок – ветеран российско-украинской войны. В прошлом профессиональный автогонщик. Во время "революции достоинства" он основал с Юрием Иванишиным проект социальной журналистики ukrstream.tv. Военную службу Павел начал добровольцем, а позже стал офицером Вооруженных сил Украины. В 2020 году он вернулся к работе режиссером и продюсером.

Мы поговорили о превращении из солдата в воина, о противостоянии "русскому балету" и о том, когда на самом деле началась война.

Разговор шел на украинском языке.

– Вы говорите в начале фильма "Мне всегда нравилось снимать". Нравилось с самого детства?

– При этом я не планировал быть режиссером.

– Парадокс.

– Да, я любил кино, начиная с видеокассет 1990-х, всех этих фильмов о Рэмбо. После школы все свободное время что-то смотрел. Мама говорила: "Ты на кино никогда не заработаешь, это не работа – его смотреть". Пока что я не очень заработал, но, как видите, работаю все равно. Мне всегда нравилась режиссура как процесс, хотя я никогда этому не учился, да и до сих пор не очень умею.

– Но вы выпустили целый фильм.

– Документальная фиксация – немного другое. Снимаешь для себя и не боишься, что кто-то тебя за это осудит, но из-за войны пришлось адаптироваться. До середины 2020-го у меня даже мысли не было, что эти личные кадры, пусть и фронтовые, когда-то войдут в фильм.

– Вы даже в определенный расхотели что-либо снимать вообще, насколько я понял.

– Это произошло где-то в конце 2015 года, когда мы уже перешли в ВСУ из добробата. На войне у тебя нет выбора, как у гражданских. У тебя все в ограниченном количестве: время, пространство, четыре магазина с конкретным количеством патронов, один автомат, один пистолет. Вне этой рамки ты не можешь быть еще и оператором и думать о ракурсах и освещении. Я уже имел звание, командовал подразделением, но задолго до того прекратил мыслить как кинематографист.

– А трудно ли было вам, человеку без военной подготовки, перейти к фронтовому бытию?

– Было сложно. Я, действительно, даже охотничьего оружия в руках не держал. Но во мне это изменение произошло, когда командир сказал: "Перестань думать как солдат, начни думать как воин". Ага, вот как! Взял и начал.

– А когда вы поняли, что ваши разрозненные съемки все-таки станут фильмом?

– Сама идея зародилась после нашей с Юрием поездки на "Оскар" в США. Потому что когда ты живешь войной, то у тебя ощущение, что мир обо всем знает и там ничего не надо объяснять. Но когда мы оказались за границей, этот наивный пузырь лопнул.

Мы вернулись с "Оскара", поехали в Марьинку, и начались мысли: "Вот и в Америке были, а никто ничего о нас не знает". И мы начали делать фильм, чтобы рассказать, кто такие русские, но больше – кто такие мы, о наших ценностях, о том, как и за что мы боремся.

Фильм изначально задумывался более привычным, информативно насыщенным. У нас был другой режиссер, и первые полтора года делалось совсем другое кино. Потом я посмотрел материал и сказал: "Нет, это никому неинтересно". Пришлось сесть за руль и все переделать.

– И поэтому в фильме нелинейное повествование?

– Когда я понял, что мы отправляемся в Канны, то попросил оператора туда приехать и просто фиксировать то, что происходит с нами. Мы с Юрой путешествовали по Европе, и меня на контрасте разрывало от боли за то, что с нами происходит. В Каннах все прекрасно и роскошно, а я постоянно думаю о войне. А еще и звучат такие фразы – "за что погибли ребята", " все зря" – многие журналисты, к сожалению, подливали масла в огонь. Так что мы просто использовали для фильма этот постоянный разрыв, эти флешбэки, которые меня преследовали.

При этом, если вы заметили, в фильме нет моего имени. Я не представляюсь, это получилось непреднамеренно, но точно. Потому что я есть ты. Кто-то поехал в Канны, а кто-то поехал на концерт в Берлин, какая разница. Но то, что с нами происходит, – общая боль, она и у гражданских тоже. У жен военных, у детей, которые живут в подвалах, писаются от страха и заикаются. Мы все в этом живем. И этот фильм именно о том, кто мы.

– Так когда началась эта война?

– Для нас – в 2013 году. Фильм об этом в том числе. Фраза одного из беркутовцев на Майдане "За нами Москва" – очень сильный триггер, особенно сейчас. И это работает, люди на Западе говорят, что наш фильм дает ответы на многие вопросы.

– Вы, похоже, изначально рассчитывали именно на международную аудиторию.

– Мы делаем сейчас все возможное, чтобы распространить "Жизнь на грани" максимально широко. Поэтому и отказались от фестивальной истории. Да, любому фильму участие в фестивалях помогает и в продажах, и в распространении, но у меня нет года времени, чтобы ездить по фестивалям, показывать кино полсотне людей за раз и рассказывать, как нам нужна помощь. Поэтому мы имели телевизионные показы, работаем, чтобы показать фильм в Тайване, Японии, Берлине, Ирландии, Швеции, он уже был в Израиле. Ищем дистрибьютора, чтобы выйти на VOD-платформы. Конечно, на фестивали подаюсь, но не класса А, потому что там есть условия непубличности перед премьерой. Повторюсь, для меня это не цель.

Что касается аудитории – мы прицельно работаем с политиками. Наш МИД еще не очень понимает, что такое кино – тоже инструмент влияния. Мы самостоятельно организовали показы в Бундесвере и Бундестаге, конгрессменам и сенаторам США, бизнесменам. Отдельная категория – западные студенты. Мы намерены выйти на Лигу плюща – ведь это восемь самых мощных университетов мира, где учится будущая элита. Если кто-то из них просто напишет у себя на странице "посмотрите", это произведет даже больший эффект, чем телепоказ. Работа с молодежью необходима. Когда война началась, моим племянникам было 10-11 лет, сейчас им 18-19, время идет очень быстро. А мы международную молодежь теряем, не выигрываем информационно у россиян. "Русский балет" прочно засел в головах западного зрителя. Потому, например, показывать человека, который кричит в Харькове: "Мы не фашисты, мы хуже, мы русские", очень важно.

– Вы в Канны ездили с проектом мультсериала. Что сейчас с ним?

– Завис из-за войны. Моя жена является представительницей Генштаба за рубежом, этот мультик – ее идея. А гениальный аниматор Сергей Гармаш, который все это рисовал, сейчас в рядах ВСУ. Мы проект не похоронили, но должны закончить с дистрибьюцией "Жизни на грани", тогда и переключимся на анимацию: она сейчас очень нужна детям.

– А в документалистике что-то еще будете делать?

– Работаем еще над шести проектами, в частности об украинском движении сопротивления, о нашей контрразведке, но все пока что на ранних стадиях.