"Завтра может не быть". Как живут в Беларуси те, кто не уехал после протестов 2020 года

С начала протестов в Беларуси после президентских выборов прошло уже три года. Сейчас в стране не проходят оппозиционные марши, люди не выходят на акции, "экстремистского" сочетания белого и красного цветов (цветов национального флага независимой Беларуси, ставшего символом протеста) найти невозможно практически нигде. Страну покинули несколько сотен тысяч человек. 3645 человек были осуждены по уголовным статьям. При этом репрессии в отношении несогласных с политикой Лукашенко не прекращаются: только в июне 2023 года силовики задержали 560 человек, из них по политически мотивированным уголовным статьям осудили не менее 58. В июле правозащитники сообщали минимум о 350 задержанных, не менее 52 из них были осуждены.

Людей судят за донаты (как за пожертвования в 2020 году участникам белорусских протестов, так и за пожертвования после 24 февраля 2022 года в пользу ВСУ), за подписки на телеграм-каналы и реакции в соцсетях, признанных белорусскими властями "экстремистскими", за фото военной техники, татуировки, значки и вымпелы с гербом "Погоня", за лозунг "Слава Украине", за контакты с украинскими родственниками – список бесконечный. Судят по уголовным статьям – дают реальные сроки или "домашнюю химию".

Обыски и задержания на белорусской границе, проверки телефона "по запросу", списки "неблагонадежных" сотрудников, которые КГБ присылает в отдел кадров, – все это стало для белорусов повседневной реальностью.

Мы поговорили с теми, кто спустя три года после крупнейших в современной истории Беларуси протестов остается в стране, где продолжаются немыслимые ранее репрессии. Найти тех, кто согласится на интервью, было непросто: в Беларуси за общение с журналистами можно получить срок по статье 361-4 УК РБ, "О содействии экстремистской деятельности" (по этой статье осуждена на два года жена блогера Игоря Лосика Дарья Лосик за интервью "Белсату" и на пять лет – военный аналитик Егор Лебедок за комментарий "Еврорадио").

На вопросы Настоящего Времени ответили Марина и Роман. Их имена изменены из соображений безопасности, но персональные данные есть в распоряжении редакции. Публикуем их ответы с небольшими сокращениями и комментариями.

Марина: "Я нахожусь здесь, чтобы понимать мою страну"

Марина живет в Минске. Ей 35 лет. После протестов Марина принципиально перешла на белорусский язык. Ее интервью публикуется в переводе.

— Что изменилось за эти три года? Все мы поняли, что все надо делать осторожно: все записывается, нас отслеживают. По телефону сейчас люди мало что обсуждают. Мне кажется, что все столкнулись с самоцензурой, когда определенные вещи ты обсуждаешь лично. Так что телефон, с одной стороны, удобное приспособление, а с другой – твой источник опасности, который записывает все, что ты смотрел, где ты был. Телефон – это первое, что будут смотреть, если тебя задержат, и он должен быть беспроблемным. Я знаю людей, у которых есть две идентичности – опасная и безопасная – и разные телефоны.

Сейчас ты не особенно расспрашиваешь что и как – многие вещи читаются между строк. Например, на работе никто не обсуждает политику, но по мелочам ты в какой-то момент понимаешь, что коллег ситуация в стране тоже касается. Например, у человека есть собственное жилье, но он снимает квартиру и свою при этом не сдает – не хочет жить по прописке и "светить" жилье. Ты слышишь этот нюанс в разговоре, понимаешь обстоятельства. И дальше не задаешь вопросов.

Или в своем районе: ты знаешь, кто твои соседи, чем они занимались и что у них было на окнах в 2020 году. Многие окна сейчас пусты, жалюзи закрыты постоянно, и видно, что люди там не живут. И ты все понимаешь.

Ничего не нужно обсуждать – мы уже все друг другу сказали в 2020 году. Просто эти люди видят, что ты есть, и ты видишь, что они есть. И это тоже поддержка.

По оценкам разных исследователей, после протестов 2020 года Беларусь покинули от300 тысячдо500 тысяччеловек.

Даже сейчас кажется, что с 2020 года прошла целая эпоха. Сложно себе представить, что когда-то мы могли просто сесть на поезд и через 2,5 часа оказаться в Вильнюсе – в другой жизни, в другой стране с красивыми кафешками и все такое. С одной стороны, у нас за это время тоже открылось что-то классное, но с другой – мы сейчас как за железным занавесом. Если раньше шенген был у большинства и выехать за границу было просто – люди гоняли за каким-то стиральным порошком, еще чем-то, особенно приграничные регионы – то сейчас я, например, имея визу, никуда не езжу. Во-первых, потому, что когда ты представляешь себе это количество часов и унижения на границе… А во-вторых, я в списках.

В конце 2020 года МВД Беларуси создало базу данных участников протестов: в ней находятся все те, кто был задержан либо идентифицирован во время акций протеста, а также публичные лица, журналисты, общественные активисты. Кроме прочего, во время пересечения границы людей из этого списка отправляют на дополнительный усиленный досмотр.

Я знаю, что если раньше на границе был досмотр усиленный "для галочки" – то есть осматривали все вещи, но делали это вполне приемлемо, – то сейчас это разговор с кагэбэшником ночью. Тебя ждет автобус, а ты никогда не знаешь, чем кончится этот разговор: могут задержать на границе или могут отпустить, а потом прийти к тебе домой рано утром. И ты уже просто никуда не ездишь.

Сейчас очень сложно получить шенген даже людям нигде не "засвеченным", и это стоит супермного денег. Но и сама виза "засвечивает" людей: к тем, кто получал гуманитарные визы по каким-то своим каналам, будут вопросы. Знаю людей, которые от этого пострадали.

"На бумажках пишем пароли и сдаем телефоны". Работа

Многие бизнесы закрылись. Люди стали хуже жить. Сейчас у тебя нет такого выбора на рынке труда: если раньше ты мог носом покрутить, уволиться, сменить место работы, то сейчас у тебя просто нет выбора, люди увольняются в никуда. Пространство для маневра сильно уменьшилось.

Это не мой опыт, но рассказывают о рейдах на предприятиях, когда приходят и говорят сотрудникам: "Сдавайте телефоны, на бумажках пишем пароли и сдаем". У кого-то что-то находят, какие-то подписки [на каналы, признанные в Беларуси "экстремистскими"]. И говорят, что это примерно 10% коллектива. Их отправляют на "сутки", после этого увольняют с работы – и человек уже не может найти работу. Если он раньше не был в списках, то вот он в них попал. Списки расширяются все время.

О массовых увольнениях из госучреждений и с предприятий за участие в протестах 2020 года, за подписи за выдвижение альтернативных кандидатов на президентских выборах, за подписку на телеграм-каналы, признанные белорусскими властями "экстремистскими", много писали белорусские СМИ. Последний громкий случайпроизошелв июле 2023 года: из Полоцкого государственного университета уволили семерых преподавателей. Провластный телеканал открыто сообщил – "за поддержку протестов в 2020 году".

"Про хорошее не говорят, чтобы оно не кончилось". Культура и развлечения

В культурной жизни все очень поменялось. С одной стороны, проходят какие-то городские мероприятия. Однажды гуляли с мужем в городе и увидели огромную толпу. Это были какие-то "Алые паруса" – калька с России, но бюджетная, как с "Алиэкспресса". И ты смотришь и думаешь: какое все это ужасное, но столько людей пришли, снимают на телефон, ждут какого-то салюта. Возможно, там были и те, кто недоволен властью, возможно, они просто истосковались по городской праздничной, фестивальной жизни. Но ты понимаешь, что никакие нормальные организаторы на городское мероприятие разрешение не получат, а если и получат, то не просто так. Кто сюда нормальный сейчас приедет?

Концертов нет. Знаю, что любители рейвов сами где-то собираются и проводят тусовки.

Есть жизнь под асфальтом, но про нее не говорят. Про хорошее не говорят, чтобы оно не кончилось. Ты стараешься не навредить – пусть все будет в тишине, и пусть об этом хорошем никто не знает. Если раньше ты что-то делал и хотел, чтобы об этом написали СМИ, то сейчас наоборот – это последнее, чего ты хочешь. Это все очень изменилось. Сейчас последнее, чего я хочу, – получить какую-то премию, чтобы где-то засветилась моя фамилия. Нет-нет-нет, у меня инфаркт будет! Если ты амбициозный человек и хочешь выпячивать себя, то сейчас тебе не место в Беларуси.

Здесь стратегия выживания – не обращать на себя внимания.

Я часто слышу: "Я уехал из Беларуси, потому что не мог молчать". Да, ты можешь говорить в Беларуси, но недолго. И ты выбираешь, что тебе важнее: что-то делать или говорить об этом. Люди делают что-то молча. Ты должен свои амбиции оставить ради безопасности.

"Потерять все связи". Соцсети и медиа

Как люди находят информацию, когда все негосударственные медиа признаны "экстремистскими"? Очень сложно. Если ты не попал в какое-то свое, нужное окружение, то ни о чем не узнаешь.

Одновременно стратегия выживания – потерять все связи, чтобы на тебя не вышли через других людей. Поэтому такая амбивалентность.

Новости я мало читаю, я засвеченный человек, и мне лучше не обращать лишний раз на себя внимания, потому что в любой момент меня могут задержать, проверить телефон. Но что-то доносится через соцсети: хотя я не подписана на эти новостные каналы, но у меня есть друзья, которые просто пересказывают, репостят из-за границы, что происходит.

Но я подписана на "Медузу", например. За российские, условно говоря, медиа пока ничего не прилетает. Ну то есть ты можешь быть подписан не на белорусские каналы, а на те, которые на них подписаны.

После 2020 года журналисты практически всех негосударственных изданий вынуждены были покинуть страну. В настоящий момент 35 сотрудников белорусских медиа находятся за решеткой, как минимум 17 белорусских медиа признаны белорусскими властями "экстремистскими" – подписка на их каналы или распространение контента влекут за собой уголовную ответственность.

"О, призрак демократии". О разговорах на белорусском языке

Да, я разговариваю на белорусском. В моем окружении много таких людей.

Белорусский язык – это как флаг, всегда с тобой. Он тебя выделяет. У меня не всегда есть такое ресурсное состояние, чтобы идти на амбразуру и говорить на родном языке, иногда мне не хочется лишнего внимания.

Обычно мы узнаем из новостей, что задержали за белорусский язык. Но задержаний было несколько, а говорит на белорусском до хрена людей. Это небольшой процент, но все равно их много.

Иногда я хожу в красном и белом, разговариваю на белорусском. Я понимаю, что это рискованно, но я делаю это сознательно. Вот я пришла такая красивая на спектакль, например, люди меня увидели и подумали: "О, призрак демократии" – улыбнулись, кому-то это улучшило настроение.

Вообще ренессанс культуры – есть, он подпольный, но есть. Может быть, я просто хочу видеть лучшее и живу в классном окружении в розовых очках, но я вижу, что любое белорусское востребовано в разы больше. Какие-то вещи с белорусским месседжем раскупаются мгновенно, и потом их надо искать. Книжки хорошие на белорусском: что-то вышло – и надо бежать покупать, не потому, что запретят, а потому, что разберут. А следующий тираж – выпустят его или нет, закроют издательство или нет – never know.

Есть постоянно ощущение, что скоро все может закончиться.

Поэтому ты все время чем-то запасаешься – книжками и так далее. Стала много денег на это тратить, мне почему-то важно, чтобы у меня все это было.

"Стараюсь не откладывать классные вещи на завтра, потому что завтра может не быть". О страхе и рисках

Стали ли белорусы более мрачными после 2020 года? Белорусы и до 2020 года были мрачными! Это такой восточноевропейский тип лица, если так можно сказать.

2020 год – это было лучшее время, мы увидели самое лучшее в нас. И, конечно, после этого люди попрятались. Но все равно все есть. Все это в мелочах. Люди же не перестали придерживать друг другу двери в метро, уступать место, заботиться друг о друге. Этого, мне кажется, стало больше, в сравнении с 2020 годом.

Страх, что фото или видео со мной с 2020-го попадет к силовикам, конечно, есть. Тяжело с ним жить. Я могу быть задержана, я в списках, я и так уже на карандаше. И в моем конкретном случае это очень рискованно – быть в Беларуси. Конечно, безопаснее было бы уехать, так было бы намного спокойнее.

Готова ли я к этому? Я пытаюсь быть морально подготовленной, я живу с осознанием этой возможности: каждый божий день я понимаю, что это может случиться. Это накладывает отпечаток.

Например, я стараюсь не откладывать какие-то классные вещи на завтра, потому что завтра может не быть. Когда у меня есть возможность погулять и подышать свежим воздухом в парке, я это делаю, как бы лень мне ни было. Потому что завтра у меня может быть только лампочка в потолке круглые сутки. Когда у меня есть возможность съесть что-то вкусное, купить себе дорогое платье, я понимаю, что я съем то, что мне не передадут в камеру, и платье мне тоже там не будет нужно. Так что лучше тут поношу. Ты живешь с пониманием, что это возможно.

Я надеюсь на то, что я сильный человек и я все выдержу. Предыдущий мой опыт говорит, что я достаточно устойчивая: были случай стрессовые, где я вела себя достойно. Для меня важно – вести себя достойно.

"Пересекла границу родной диктатуры – и стало так хорошо". О решении остаться

У меня были в эти три года очень тяжелые для меня времена просто блокирующей меня фрустрирующей тревожности – меня очень накручивали уехавшие люди. Они говорили, что мне обязательно нужно уехать, что я дура, что мне нужно думать про семью. В это время задерживали людей с примерно моим бэкграундом. Когда я представляла, как я уеду, меня это очень угнетало.

Как-то я выезжала из страны – это была заранее запланированная поездка, я не специально, – и мне говорили: не возвращайся. Но мне было так тяжело! Я из тех людей, для которых Беларусь – на первом месте. Это меньшинство, но есть такие люди. Для них отъезд отрывает кусок души, кусок самости. Я понимала, что не смогу, и поехала назад, домой. И как только я пересекла границу родной диктатуры, мне стало так хорошо! (Смеется.)

Я понимаю, что я травмированный человек, я не в норме. Если сравнить меня с собой три года назад, то это два разных человека. То, что с нами происходит, нас меняет. И я изменилась определенным образом.

Осознанно остаюсь тут, чтобы понимать мою страну и все это проходить вместе с ней.

Когда ты внутри, ты это понимаешь. Я боюсь, что если бы я уехала, я бы не понимала этого, я бы по-другому все воспринимала. Я рискую, но хочу все это понимать.

"Очень много боли, люди пропитаны ей". О потерях и отказе считать Беларусь концлагерем

Самая большая потеря – это невозможность заниматься тем, что я люблю, что я обожаю, что есть смысл моей жизни. То, что моя профессия стала в Беларуси "преступной", мне очень бьет по мозгам: ты хочешь делать крутые вещи, но в нашей стране это опасно. Мне очень этого жаль. Просто все разрушилось. Мне очень больно. Больно за моих коллег, которые сейчас в тюрьмах. Как все скатилось, как все ухудшилось в той сфере, которой я занималась.

С 2020 по 2023 год в Беларуси из-за введенных режимом Александра Лукашенко репрессийпрекратилиработу 550 адвокатов. По данным на конец 2022 года, только в Польшу из Беларусиуехалиболее тысячи врачей, в том числе уникальных для страны специалистов. По данным банков вакансий, в Беларуси в 2023 годуне хватаетоколо 5 тысяч врачей и почти 4 тысяч медсестер. Около 20 тысяч айтишников покинули Беларусь, ИТ-компании релоцируют сотрудников в другие страны либо ликвидируют бизнес в Беларуси. Из страныушликрупные иностранные промышленные компании, компании в сферах грузоперевозок, туристического бизнеса, логистики, ретейла.

Моя семья через многое прошла, и люди не уехали. Очень многое из того, что с людьми рядом происходило, никому не известно: никто ни о чем не рассказывает. Очень много боли. Люди пропитаны ей.

Но мой образ Беларуси не такой, как транслируется за границей. Все эти выставки, проекты – это все такая мученическая Беларусь: кровь, слезы, проволока, все такое надрывное – нас насилуют, мы под оккупацией...

Ничего подобного! Я вижу другую Беларусь. Для меня Беларусь – как в клипе "Касты" "Выходи гулять": там в конце разбитые лица, но со злой улыбкой. Вот такой я вижу свою Беларусь. Наперекор всему люди поднимают головы и, когда надо, помогают друг другу.

За поддержку можно получить срок: тебя кто-то сдаст – и к тебе придут кагэбэшники. Но люди все равно помогают.

Сравнение Беларуси с концлагерем мне не близко. Мне кажется, те, кто так говорит, не видят Беларусь изнутри – они видят снаружи, из новостей. Государство заинтересовано транслировать такую картинку, что за любые носки, за любое сопротивление вы будете жесточайше наказаны. Власть заинтересована распространять этот страх, чтобы люди жили не поднимая головы. Но хорошие смелые люди есть повсюду. В Беларуси они остались. Их хватает.

Я советую так: будь сам таким белорусом, каких ты хочешь видеть вокруг себя. Начни с себя. Будь смелым, решительным, будь сам тем героем. Наше общество должно как-то повзрослеть, избавиться от инфантильности, надежды, что придет полк Калиновского, спасет тут всех. Давайте смотреть правде в глаза: ну сколько там людей? Рассчитывать можно только на себя – вот это такой взрослый взгляд на жизнь.

Тут очень тяжело оставаться, когда ты понимаешь, что это рискованно, и не знаешь, для чего рисковать. Мне кажется, людям помогло бы найти что-то, в чем себя можно проявлять, делать что-то полезное. Найти себе какую-то миссию, даже какую-то мелочь – кому-то помогать, восстанавливать какой-то музей, родовод, усадьбу деда. И тогда успокаиваешься, когда понимаешь, что ты делаешь и зачем.

На 9 августа 2023 года в Беларуси 1494 человека признаны политическими заключенными. Всего правозащитникам "Вясны" известно о более чем 3640 осужденных по политическим уголовным делам.

Роман: "Бросать в беде целую страну – выше моего понимания"

Роману 47 лет. Он живет в поселке в Минской области, есть семья, дети.

— Жизнь за прошедшие три года, безусловно, изменилась – начиная с работы и заканчивая какими-то бытовыми вопросами. Например, практически все мои друзья и знакомые выехали из страны, многие целыми семьями. А новыми связями и контактами я не спешу обзаводиться, потому что в целом стало меньше общения – и немаловажно то, что пропало доверие. К новым людям надо присматриваться, по каким-то признакам постараться определить их отношение к событиям 2020 года. Это все вопросы базовой безопасности, так как сейчас легко можно загреметь в СИЗО по доносу.

Быт не особо изменился, так как до 2020 года мы откладывали деньги на недвижимость и образование детей. После 2020-го добавилась статья будущего расхода на заграничное образование старшего ребенка.

С другой стороны, о быте просто не думаешь, так как стыдно и даже горько тратить что-то для себя, понимая, какой кошмар происходит с белорусскими семьями, которые попали под репрессии.

"Стараюсь не выходить на улицы столицы лишний раз". О Минске и людях

Если говорить о культурной жизни, то заметно стало меньше интересных событий, особенно с белорусским знаком качества. На "русский мир" я и до 2020 года не смотрел. Да и ходить не с кем – друзья уехали из Беларуси. Минск вообще стал заметно пустым в плане культуры. Одной из отдушин в эти дни стали путешествия с экскурсоводами по Беларуси, замкам, музеям. К счастью, это пока режим не успел уничтожить, закрыть. Может быть – пока. Ну и, конечно, белорусская природа, в которой многие стали черпать силы, погружаясь в ее красоту.

За границу я не езжу. Финансово сложно. Но даже не это главное: проблема получить визу, очереди, формальности и прочее. Я решил развивать внутренний туризм.

В Минске бываю сейчас редко, чаще проездом, стараюсь не выходить на улицы столицы лишний раз.

Как-то в начале лета я проехал в метро и прошелся по торговым центрам. Я не делал этого, наверное, с лета 2022 года. Уже тогда я заметил, что заметно меньше стало улыбок. Люди либо сосредоточены на чем-то своем, либо смотрят в телефоны. Белорусы и ранее не особо-то были веселые, но все же до 2020 года атмосфера мне казалась более веселой. Что-то в лицах было такое, что вселяло надежду.

Сейчас же, помимо репрессий и страха, добавилась экономическая неуверенность. С работы могут уволить после проверки гэбиста, который сейчас есть, наверное, во всех госучреждениях. Курс валют ставит рекорды. Зарплаты вроде стремительно растут, но прошлогодний взлет цен все равно был выше. Плюс есть ожидания от осеннего разгона инфляции.

Понять, каких взглядов придерживается человек, сейчас определенно стало сложно. Раньше можно было что-то понять, случайно подглядев, что читает человек в своем телефоне. Или по значку, или белой ленте, или по детали в одежде.

Кстати, что еще сильно бросилось в глаза: я почти не вижу беременных женщин на улицах! Я даже специально стал спрашивать у семьи и знакомых! Действительно, заметно меньше стало женщин, которые носят ребенка в животе. Тоже, видимо, примета времени.

"За свободу надо платить, мы не заплатили в 90-е". О риске репрессий

Такого страха, что к силовикам попадет какое-то видео или фото, на котором я на протестах, у меня нет. Но страх, что могут задержать меня или близких, есть – каждый день. Я к нему уже привык и думаю, что не замечаю его, так как в моем окружении много тех, кто либо отсидел, либо сидит вот сейчас. К этому я стал относиться философски. Хотя, конечно, родные ругают за такое отношение. Но, видимо, это такая защитная реакция психики.

Я устал бояться. И вырисовалось четкое понимание, что за свободу нам надо платить. Мы не заплатили в 90-е. Счет накопился, прилично накапало процентов. Пришло время платить.

Не могу сказать, что что-то сильно изменилось в обычной жизни за это время. Главное изменение – это настроение в обществе и ожидание чего-то плохого. Как будто мы живем и готовимся к апокалипсису, который надо пережить и выжить. Хотя как выжить, если, к примеру, начнется ядерная война?..

"Что будет, если наши дети не захотят возвращаться?" О политзаключенных и будущем страны

Главные изменения не внешние – они внутренние. Это мысли о прошлом, то, как мы себя вели и что делали. И подготовка к будущему.

Я настраиваю себя на то, что после падения режима Лукашенко нам придется с нуля отстраивать Беларусь. Я лично готовлю себя и свое окружение именно к этому. Хотя, конечно, не исключено, что мы просто сгорим в ядерном пламени или закончим свои дни в тюрьме.

Можно ли адаптироваться к такой жизни? Можно, но сложно. Я вот думаю, что адаптировался, но жизнь умеет преподнести сюрприз.

Самая большая потеря за эти три года – это люди, которые уехали из Беларуси или сидят в тюрьмах. С людьми можно построить страну с нуля, как это сделал Израиль в свое время. Все мои мысли про это. Самое большое переживание также связано с этим – с неизвестностью о судьбах Бабарико, Колесниковой, Статкевича и многих других.

Меня часто посещает мысль: что будет, если наши дети не захотят возвращаться в Беларусь после обучения в Европе? При условии, что банды Лукашенко не будет к тому времени у власти. Лично для себя я буду считать этот факт поражением, плохо выполненной работой: значит, я не донес главного до ребенка. Тогда все, за что мы боролись эти годы, – все зря. Все жертвы, смерти, адские тюремные сроки – это все зря, впустую, люди сидят зря. Вот эта мысль меня очень сильно подкашивает.

Люди ищут, где лучше, это я понимаю. Но бросать в беде целую страну – это уже выше моего понимания.

При этом к тем, кто уехал из Беларуси, я отношусь нормально. Даже если вернется 30% уехавших – представляете, какая это мощь! И люди получат бесценный опыт, новый опыт жизни в других странах.

Я где-то даже настаиваю, что определенная часть общества обязана уехать.

Я говорю про писателей, музыкантов, художников, журналистов: всех тех, кто может и должен оставить след в истории Беларуси.

Что бы я сказал тем, кто сравнивает сегодняшнюю Беларусь с концлагерем? Ничего, потому что я сам так говорю и сравниваю. Если вы можете выжить в концлагере – молодцы. Если у вас нет для этого сил – уезжайте! Нет ничего ценнее человеческой жизни, вот о чем надо помнить.

С начала протестов в августе 2020 года в Беларуси погибли или умерли при невыясненных обстоятельствах не менее 12 человек. В июле 2023-го в больнице Гродноскончалсяполитзаключенный художник Алесь Пушкин: его доставили из колонии в тяжелом состоянии, во время операции 57-летний мужчина умер.

Смотрите также: документальный фильм Настоящего Времени о звонках "неравнодушных граждан" в милицию во время протестов 2020 года и о том, как эти люди живут сейчас

"Завтра может не быть" Как живут в Беларуси те, кто не уехал после протестов 2020 года