Журналист Сергей Простаков и фотограф Сергей Карпов в 2015 году создали самиздатовский проект "Последние 30", посвященный 30-летию Перестройки. С помощью интервью и комментариев экспертов они выясняли, как менялась Россия в эти три десятилетия. Авторы проекта рассказывали о субкультурах, бизнесменах, возникновении интернета, отношениях между столицей и регионами, выборах, миграции и политическом активизме.
Позже команда выпустила печатный альманах "Последние 30", в который вошли тексты авторов, родившихся после 1985 года.
Сооснователь проекта "Последние 30" Сергей Простаков поговорил с Настоящим Временем о феномене самиздата, об эскапизме в русских медиа и о поисках Родины.
— Как вы объясняете популярность идеи создать свое small media?
— Хорошо образованная молодежь оказалась перед фактом, что работу в редакциях мечты очень сложно найти. По пальцам можно пересчитать по-настоящему креативные, продвинутые редакции у нас в стране. И этот огромный пласт, большое количество гуманитарной молодежи, рожденной в конце 80-х и в 90-е годы, они стали использовать современные технические методы для того, чтобы создавать, я бы это назвал, альтернативную журналистику.
И так совпало, что в начале 2010-х годов запустить, сделать свой собственный сайт оказалось ровно почти так же дешево, как завести блог 10 лет назад. И вот этот вот комплекс причин – технический, поколенческий, политический и вытекающий из него экономический — создал такой феномен small media.
Явление точно не новое – проект [Михаила] Вербицкого imperium.lenin.ru еще в начале 2000-х создавал. Оно просто стало заметным именно в середине 2010-х, на фоне развала мощных редакций, давления на хорошие региональные издания. Стало очевидно, что с журналистикой в России совсем все туго. На этом фоне это стало не блажью, а формой спасения.
— Хорошо, а ты можешь назвать признаки small media? Чем они отличаются от блога или от личного аккаунта, какой-то инициативной группы, которая ведет паблик?
— Собственный адрес в интернете, полноценный сайт, над ним трудится некоторый коллектив, пытающийся быть полноценной редакцией. Наверное, это основные признаки. И мне кажется, еще важный, что это чаще всего начинает делаться без денег, а на чистом энтузиазме. То есть люди не ищут инвестора, а просто понимая, что нужно что-то делать, чтобы не пропасть, начинают создавать. Вот это те признаки, которые я выделяю у small media.
—Если возвращаясь к истории, то самиздат, собственно, его главная функция была – уйти от цензуры. Можно ли сказать, что такая тенденция возродилась сейчас, и как раз одна из причин, почему small media вернулись, это как раз уход от цензуры?
— Да, это уход от цензуры. Но уход от цензуры в гораздо более широком понимании, нежели политическая. Потому что куча вещей, которыми можно заниматься как small media, они довольно часто просто непродаваемы. Даже если бы были возможности создавать нормальные сайты, работать в нормальных редакциях, все равно все сейчас гонятся за кликбейтом. Считается, что читатель не прочтет больше трех абзацев в форме карточек. К объяснениям на гифках все сводится.
А small media – это такая вещь, которую ты делаешь без денег, на собственном энтузиазме и уходя в абсолютную оппозицию ко всем текущему, и ты можешь себе позволить экспериментировать. Это бегство от цензуры, но не только политической. Мое small media, "Последние 30", которое мы с фотографом Сергеем Карповым делали, вряд ли мы даже концепцию могли бы продать. Оно тяжелое, трудоемкое и очень авторское.
И мы одновременно можем себе позволить матом на своем сайте писать, опрашивать, кого хотим и не думать, сколько людей нас прочитают. Другое дело – если мы претендуем на статус медиа, мы не можем существовать без читателя, и мы пытаемся его найти. Как говорил Егор Летов, лучше я буду выступать перед двадцатью людьми в подвале, главное, чтобы они врубались в идею.
Такая стратегия у большинства small media, где-то она утешительная, а где-то реальная такая установка. Хотя, на самом деле, самые удачные примеры типа "Батеньки", там целенаправленная медийная работа на всеообщий охват идет. И это, наверное, правильно, но, собственно, "Батенька" – единственный мне известный пример такого small media.
— Почему на такие проекты есть спрос? Почему люди, допустим, очень часто идут за какой-то информацией как раз к small media, может, где-то к непрофессиональным журналистам, нежели к каким-то хорошим старым качественным СМИ?
— Начнем с того, что формулировка "старые качественные СМИ" – очень смешная. Например, газета The New York Times. У них есть paywall. И если у тебя дедушка читал New York Times, отец читал, ты читаешь, твой сын будет читать, потому что это традиция семейная. Ее можно считать старой.
У нас "Комсомолка" в Советском Союзе и "Комсомолка" в 90-е и 2010 – старая газета, но чисто в силу возраста. Это постоянно меняющаяся редакция без традиций. Российский интернет и медиа остаются каким-то первозданным бульоном, в котором все варится.
Для хорошо образованной молодежи такие проекты становятся примером, что можно в нашем обществе, в России 2010-х делать то, что тебе нравится. И спрос возникает на вдохновение, и спрос на то, что не совсем все пропало и все гибельно. Если человек, который читает small media, пытается потом свое что-то завести – это очень круто. Человек учится жить автономно.
— Хорошо, собственно, подойдем медленно к "Последним 30". Расскажи, пожалуйста, о концепции "Последних 30", как вообще появилась идея делать именно такое медиа. И почему делать сайта, а не, например, может, бумажные издания. Хотя я знаю, что у "Последних 30" потом все равно вышел альманах.
— Я работал в 2013-2014-х годах в старой "Русской планете". Там я познакомился с фотографом Сергеем Карповым, мы много работали с ним над спецпроектами. У нас оказались очень созвучные интересы в медиа. Меня всегда интересовала историческая память общества, и его интересовала. Его это интересовало как фотографа, меня – как журналиста. И мы постоянно об этом общались и делали проект про 1993-й год к двадцатой годовщине. А в следующем году Сергей купил пленочную камеру, и мы пошли снимать панихиду по расстрелянным у Останкино 3 октября. Тогда он сделал первые снимки людей, которые только рассказывают о себе. И как он потом сказал, тогда он нашел свой фотографический язык.
А дальше дело оставалось за малым: инвесторам – погромить "Русскую планету". В первые дни после разгона редакции мы с ним встретились, понимали, что лучше редакции и места работы не найти. И у меня родилась на коленке идея, что сейчас будет 30 лет апрельскому пленуму, Перестройке. Страна до сих пор перестраивается, мы начинали с того же, с каких-то локальных конфликтов. И то же самое в 2014 году происходит, какая-то абсолютная закольцованность, ссора со всем миром, как она была в середине 80-х. И мы решили сделать проект: отталкиваясь от Перестройки, поговорить о современной России.
Современная Россия для нас – это Родина. Другой страны мы просто не знаем. И нам хотелось как-то суммировать этот опыт, из которого может строиться дальнейшая Россия, где мы будем уже зрелыми людьми, где будут жить наши дети.
И тут в свое время братья Стругацкие использовали из политтехнологического романа Уоррена "Вся королевская рать" слова абсолютно циничные в качестве эпиграфа к "Пикнику на обочине". Слова следующие: "Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего делать". И когда они это поставили перед "Пикником на обочине", самой мрачной и трагической своей книгой, политтехнологическая формула приобрела высоты античного трагизма.
И то же самое касается современной России, которую никто не любит. И особенно в медийной среде: не то чтобы не любят – находят мало хорошего. Мы постоянно пишем о чем-то плохом, о проблемах.
А тут мы поняли, что у нас другого и нет. Это наша Россия, она такая. Поэтому ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать, и мы сделали, попытались сделать такой большой реестр. Он не претендовал никогда на всеохватность, но он претендовал, по крайней мере, на попытку ухватить реальность, в которой мы взрослели и существуем.
— А есть ли от сайта какая-то прибыль, какая-то монетизация? И вообще ставили ли вы такую цель перед собой?
— Хороший вопрос, потому что я все-таки пришел к такому выводу, если человек, начинающий заниматься small media, не ставит себе задачу в какой-то момент с него прибыль, это уже становится реально блажью. Потому что любое small media, особенно такой дорогостоящий проект, как "Последние 30" – это все-таки достаточно сложно, и каждая тема, 10 интервью расшифровать, встретиться со всеми, не ставить такой цели, то это значит, все плохо. И рано или поздно small media загибается.
Я знаю очень много примеров погибших small media. Даже в нашем цикле интервью уже к концу года, когда я второй раз всех опрашивал, подводил медийные итоги года, выяснилось, что половина перестала существовать. А те, кто ставил цель монетизации, или региональные, городские медиа вроде The Village, они выстояли и существуют.
Важно подчеркнуть, что у нас не было задачи монетизации. Но мы пытались создать некую команду, которая будет заниматься продакшеном и постпродакшеном в сфере спецпроектов, мультимедийных спецпроектов. Мы пытались, но у нас на самом деле ничего не вышло. Несколько раз, мы, конечно, сами себя продали: "Ельцин Центр" нас к себе привозил, фонды дали небольшие деньги, мы придумали "Альманах-30", с которого тоже что-то заработали.
Когда я пришел работать в "Открытую Россию", я уже считал это полным поражением концепции small media — все, я вышел обратно на работу.
— А вы платили авторам?
— Нет, у нас изначально была установка никому ничего не платить. У нас не было бюджета, и сейчас я понимаю, что это и была проблема. "Последние 30" – они застыли на полуслове, они не закончены. И я думаю, они и не будут закончены, как мы планировали, с 30-ю темами. Возможно, мы как-то вернемся через много лет, когда позволим себе в спокойном режиме сделать какой-то ремейк.
—Какие small media ты считаешь наиболее яркими, самобытными, отличающимися от основной массы?
— Во-первых, это точно "Батенька". Тут без всяких подводок, во-первых, это точно "Батенька". Это самое успешное small mediа: они сумели монетизироваться, создали базу поклонников, создают тексты и их упаковывают так, как не упаковывает никто больше.
Я бы выделил, на самом деле, moloko plus, к тому же я сам говорил. Но moloko plus для меня не очень small media, потому что они выходят на бумаге. Я все-таки об интернет-сайтах говорил. Но, с умением Павла Никулина пиарить и продвигать с бешенной энергией и формировать вокруг команду, я думаю, у журнала будет будущее, если всю его тематику раньше власти не прикроют.
А дальше по самобытности я бы выделил сильнейший проект, с которого все, наверное, и началось в современном виде – это "Россия без нас". Он для многих так и символизирует то, что называется small media. Они начинали с паблика, и доросли до сайта и издания книги. Все остальные очень часто тупо копируют "Россию без нас".
Следующий пласт – это городские интернет-издания, которые стали запускаться с начала 2010-х, посмотрев, как там выглядит московская "Афиша" и московский The Village. Курский "Морс", HLEB был в Хабаровске, кто-то монетизируется, как BigVill в Самаре. Просто по названиям сейчас не смогу пробежать их. Очень много существует в разных городах.
Мне на самом деле очень нравится фраза про "две сплошные", потому что она формулирует очень интересный парадокс современной российской медийки. "Две сплошные" – это не писать про семью Путина, если расширительно – про его ближнее окружение. Получается крайне интересный феномен: можно писать и делать все, что ты хочешь, но в этих очерченных условиях. Но как показывает Алексей Анатольевич Навальный своим ФБК, все равно самое читаемое и просматриваемое – это как раз эти "две сплошные".
Другое дело, что я уверен, что small media – это бегство и от государства, и от инвестора. Но это ни в коем случае не попытка заниматься политической журналистикой, из-за которой разгонялись прежние редакции. Потому что она дорогостоящая и сложная, и требует какого-то большого промоушена. Это скорее попытка создания чего-то своего. Это попытка эксперимента, желание независимости. И, собственно, поэтому люди этим и занимаются.
И если это эскапизм, то точно не от "двойной сплошной", а это эскапизм вообще от существующей российской действительности, где десятки тысяч молодых людей невостребованы, и они не чувствуют, что они будут востребованы в ближайшем будущем. И они свою реальность, свое будущее, свой мир формируют через small media, паблики во Вконтакте и ютуб.
КОММЕНТАРИИ