— Вы знаете, я вам точно говорю, что где-то, наверное, до лета 1978 года сотрудники советского посольства, сотрудники советской внешней разведки, которых там было полным-полно, они работали под крышами посольства, торгпредства, представители Государственного комитета по внешнеэкономическим связям и в прочих других организациях, они вообще не понимали, что там происходит. Это я вам ответственно заявляю, потому что у меня среди этих людей были знакомые. Они меня спрашивали: "Вот слушай, ты там общаешься с людьми, ты объясни, что это за волнения периодически происходят? Чего хотят люди? Кто за кого? Как вообще происходит?".

В общем, ситуация стала более-менее понятна только постфактум, когда начались крупнейшие выступления, когда уже имя Хомейни стало звучать, что называется, на каждом перекрестке. Я помню, буквально за несколько дней до моего отъезда из Ирана власти страны во главе с шахом пошли на чрезвычайные меры, на колоссальные уступки, отменили однопартийную систему, объявили о том, что… Была однопартийная система несколько лет в Иране тогда. И тогда вот было объявлено, что все, Его Величество возвращает народу право создавать партии и политические организации, сменился премьер-министр, назначили некоего премьер-министра, который…

— Недолго пробыл.

— Да-да, Шарифи его была фамилия, по-моему, он пробыл буквально, по-моему, два месяца. Ну там успело много правительств поменяться за ту осень. Просто самое главное событие, которое всех тогда потрясло, – что газетам разрешили печатать портреты Хомейни. И вот я помню, что нарасхват, просто как горячие пирожки в тот день расхватывали номера разных газет, где на первых полосах были напечатаны портреты Хомейни и какие-то статьи, в которых цитировались его недавние высказывания.

— А потом он прилетел на самолете и оказался в Тегеране.

— Но, к сожалению, первое, что произошло, это только подхлестнуло массовые выступления, и в первых числах сентября, уж совсем буквально оставалось до моего отъезда несколько дней, была грандиозная демонстрация, власти испугались. Там были полицейские и военные. Короче говоря, по демонстрантам был открыт огонь. На одной из центральных площадей Тегерана, на площади, которая тогда называлась Жале, была просто настоящая бойня. Было убито, по-моему, несколько сотен человек, все залито было кровью. После этого власти, наоборот, решили среагировать совершенно в обратном направлении. Было введено военное положение, комендантский час. Дальше уже события пошли совершенно неконтролируемым образом. То есть, условно говоря, всякий раз, когда были массовые выступления, власти пытались эти выступления подавить силой, далее работал механизм сороковин. То есть, условно говоря, на сороковой день после демонстрации, которая влекла к человеческим жертвам, следовала новая демонстрация, которая была в три, в пять, в десять раз больше.

— А кто стал движущей силой Исламской революции?

— Тегеран 1999 года – это как Гавана через 20 лет прихода бородачей Кастро к власти. Те же самые старые машины 20-ти летней давности, покрытые патиной дома, где когда-то были модные магазины, бутики, рестораны, работавшие всю ночь. Вы не представляете, какой контраст между тем Ираном, который мне посчастливилось видеть на излете шахского времени, и тот Иран, который стал при муллах, при исламском духовенстве, которое захватило власть.

— А давайте тогда вернемся как раз к рассказу о муллах. Аятолла Хомейни – когда вы в первый раз услышали это имя, что о нем говорили в начале этих событий?

— Нет, аятолла Хомейни был известным персонажем иранской истории. О нем я узнал, еще когда учил современную историю Ирана в институте. Дело в том, что он активно участвовал в иранской политике, всегда был оппозиционной фигурой, одним из лидеров консервативного исламского духовенства, еще начиная с середины 60-х годов. Собственно, тогда у него и начались неприятности с шахской властью, и в итоге он был арестован и выслан с соседний Ирак.

— Как выглядели люди, которые его поддерживали?

— Вы знаете, люди, которые его поддерживали, они себя, скажем так, не рекламировали. Честно вам скажу, я крайне редко сталкивался по работе с людьми, которые поддерживали аятоллу Хомейни. Я по работе встречался, в основном, как переводчик, с бизнесменами, с людьми, которые занимались строительством, торговлей, разными подрядчиками, инженерами. Вся эта публика не принадлежала к числу ярых сторонников аятоллы Хомейни. Это были представители нового Ирана, повернутого лицом в будущее, в модернизацию, в европейскую современность. Условно говоря, я глубоко убежден в том, что события Иранской революции 1977-1979 годов, скажем так, на самом деле началось брожение в самом конце 1979 года, хорошо, скажем, в 1978-м. Первые массовые выступления в городе Тебризе. Но это была контрреволюция, на самом деле это было массовое выступление, такой вот бунт масс, которые не хотели принимать модернизационную политику тогдашнего режима.

— И вот мы перешли, мне кажется, к следующему вопросу: первые годы после победы революции. Вы в какой-то момент уехали из Ирана, но я знаю, что потом работали переводчиком персидского языка, то есть связи с регионом не теряли. Что происходило в первые годы в Иране? Как вы сейчас это вспоминаете?

— Понимаете, я грущу о шахском Иране. Я, знаете, отношусь к тем людям, которые… вы знаете, вот сейчас я вам другое скажу, об этом меньше гораздо известно. В Иране сын того шаха, который был свергнут, Реза Пехлеви, тот был Мохаммед Реза, а вот его сын, наследник шаха, потерявшего трон, Реза Пехлеви, как утверждают, является едва ли не самым известным и популярным человеком наряду с так называемым лидером Исламской революции, престарелым аятоллой Хаменеи, который является, по сути, человеком №1. Да, говорят там есть президент, но помимо президента есть более важный человек – лидер Исламской революции. Он так и называется. Должность у него такая по Конституции – рахбар. А вот другой, на другом полюсе, самый известный и популярный человек – это весьма активный в эмиграции лидер иранских эмигрантов, а их в мире насчитывается несколько миллионов, колоссальная иранская эмиграция, вы приезжаете в любой европейский или американский город, и вы с высокой долей вероятности встретите иранца на своем пути.

— Это правда. Да, везде – и в Москве, и в Праге.

— И вот их безусловный лидер – это Реза Пехлеви, которому, наверное, порядка 60-ти лет, и который очень активен, он выступает в прессе. Есть ираноязычные, на персидском языке есть оппозиционные средства массовой информации, есть вещания, скажем, BBC, телевизионной программы на фарси. И грубо говоря, возникла другая ситуация: тогда Хомейни был лидером эмиграции, страшно популярный в определенных кругах, а сейчас говорят, что небывалую популярность имеет Реза Пехлеви.

— Что будет?

— …Человек, который являет собой некую надежду той части иранского общества, которое обращено все-таки в будущее, и которым, извините, обрыдла власть мулл, которые надеются, что когда-нибудь все-таки режим в стране поменяется.